В огне и тишине - [77]

Женщины смело двинулись к колонне. Но охранники подняли автоматы: «Хальт! Цурюк!» Женщины протягивали узелки. Старший охранник что-то прокаркал. Конвоиры заржали. И старший весело прокричал женщинам:

— Ком! Ком! Давай-давай! Кушай, мамка! — и приглашающе мотнул стволом автомата в сторону колонны.

Женщины поняли это как разрешение приблизиться к лагерникам. Они бросились к мужчинам, на ходу развязывая узелки, вытаскивая оттуда и не глядя раздавая направо и налево вареную картошку, соленые огурцы, лепешки из отрубей и кукурузы. Клава сразу пробилась к Семену и Сергею. Ямочки на ее нарочито замурованных щеках прямо-таки лучились радостью.

— Я тут близко устроилась. Как вернулась из Балаклавы, так и устроилась. — Она быстро и остро глянула на Сергея. — Видела. Говорила. Сказал: «Ну что ж, ищи листригонов, а я — мирный рыбак. А семье напишу». Веселый такой.

Сергей чуть не подпрыгнул от радости. Он хотел расцеловать Клаву, но… побоялся кулаков Семена. Зато с такой благодарностью посмотрел на нее, что та все поняла и затараторила:

— Вернулась. Туда-сюда ткнулась. Ну и устроилась. На Приморской. Тут мастерская. Стираем и ремонтируем немецкое обмундирование. И какое-то непонятное: вроде русское и не русское.

— Власовское, — буркнул Семен, хрустя соленым огурцом. — Да ты-то как сюда попала? Как ты женщин собрала? Кто они?

— Да это все нашенские. Вместе в мастерской работаем. И все в основном из Старого Крыма. Там бандиты русских убивают. Ну, кто смог — убежал. Говорят, немцы, не останавливаясь, на машинах все к Севастополю сбегаются. Слыхать, наши Перекоп прорвали и под Керчью сбили немцев с позиций. Вот они и побежали. А позади татарские банды зверствуют.

— Я ж тебе говорил, — толкнул Сергей Семена.

— Говорил, говорил. Ну и что из этого?

— А то, что дураков из РОА надо сагитировать повернуть пулеметы против эсэсовцев, перебить эту мразь и взять под защиту мирное население от озверевших бандитов.

— Ой, правильно ж, Сережа, — Клава по-детски погладила его по руке.

И тут поднялся непонятный шум, женские крики, немецкие лающие команды. Тишину вспорола автоматная очередь. Клава прижалась к Семену, испуганно переводя взгляд то на Сергея, то на суматоху, поднятую около колонны.

— Ах, гады. Ну, гады. Ты понял? Пустили женщин с узелками, а теперь из колонны не выпускают. «Аллес арбайтен!» Все, мол, будете работать.

— Та шо ж мы, скотина безвольная, — вдруг заорал Семен. — Да их же всего восемь вонючих фрицев. А нас сотни полторы! А ну, братва, та глуши их чем попало!

Колонна нерешительно заколебалась. Семен нагнулся, поднял половину кирпича и запустил в ближайшего охранника. Удар оказался на редкость точным: по шее между каской и плечами. Конвоир рухнул. Сергей в несколько прыжков подскочил к упавшему, вырвал у него автомат и тут же, прикрываясь телом врага, залег, короткой очередью срезал еще двух охранников.

Остальные бросились к развалинам и, укрывшись за ними, открыли ураганную стрельбу по колонне.

Начались вопли, давка, паника. Кричали женщины и раненые. Вдруг с той стороны бухты заохал «эрликон». Трассирующие красные и зеленые снаряды чертили хорошо видимые даже днем четкие и частые линии от артиллерийских позиций до развалин, за которыми укрылись конвоиры.

Сергей закричал:

— Ложись! Все ложись!

Команду подхватили. Сергей успел заметить, что Семен уже выпростал автомат у второго убитого конвойного и, прервав огонь по развалинам, тоже заорал своим трубным голосищем:

— Ложись все!

Лагерники беспорядочно повалились на набережную. И тогда Сергей понял, что «эрликон» бьет не по толпе, а по укрывшимся в развалинах охранникам. Один из них, не выдержав, выскочил и, мелькая толстым круглым задом, измазанным в известке, петляя и прыгая из стороны в сторону, кинулся вверх, к выходу в город. Но тут же опрокинулся навзничь, автомат отлетел, каска сорвалась и, прыгая, покатилась вниз.

В этот момент грубо загрохотал тяжелый МГ с верхних позиций эсэсовцев. Пули взбили фонтаны пыли на набережной и черной полосой ударили по лежащим лагерникам. Опять закричали люди. Сергей перекатился в укрытие за обломок бетонной плиты и, оглядевшись, понял, что «эрликон» перенес огонь на эсэсовцев. Те прекратили обстрел набережной и перенесли огонь на артиллерийские позиции. Но оттуда ударили более тяжелые орудия, взрыв хрястнул в середине эсэсовских позиций, и пулемет замолк.

Сергей увидел, как черномундирники, пригибаясь, перебегают к дороге и, укрываясь за зданиями, бегут к шоссе. «Уходят, гады! — мелькнула мысль. — Ваня, милый, морячок дорогой! Ну догадайся ж ты, дай хороший залп по шоссе. Там у них машины!» И матрос словно услышал его. На шоссе за домами выросла черная аллея разрывов. Эсэсовцы кинулись обратно в свои траншеи и капониры. И тут их очень прицельно и методично начали молотить тяжелые пулеметы Михаила Тончева из береговых капониров. В это время начали рваться снаряды на второй и четвертой батареях — Клименко и Калугин своими орудиями громили соседние батареи… «Молодцы, — чуть не закричал Сергей, — точно работаете, ребята!»

Из-за развалин вылезли два охранника и, подняв руки, на локтях которых висели автоматы, пошли прямо на Сергея. И тут он краем глаза засек, как Семен поднимает автомат и целится в сдающихся. Закричал: