В огне и тишине - [68]

Сергей резко шагнул назад, одернул гимнастерку, хрипловато, чуть бравируя, доложился:

— Товарищ лейтенант. К выполнению очередного задания готов.

— Сере-жа…

Кинув ему на плечи неожиданно потяжелевшие руки, Аня припала к его гимнастерке и заплакала тоненько, беспомощно, как «плачут» еще слепые котята.

Даже самый продуманный расчет война может шутя опрокинуть. Казалось, ну что особенного, во время артналета переползти нейтралку, проскользнуть передовую. Разведка уже ныряла туда, знала, что там нет ни окопа немецкого, ни траншеи. Всего и делов-то, как говорил старшина дивизионной разведки. Так нет же! Когда Сергей пересек нейтралку и хотел уже облегченно вздохнуть, на него кто-то навалился, стал заламывать руки за спину, а еще кто-то съездил по скуле и принялся заталкивать в рот что-то грязное и вонючее.

Сергею ничего не оставалось, как применить прием. Тот, кто заламывал руки, заорал звериным голосом, перемежая вопль столь знакомыми словами, что не могло быть никакого сомнения, с кем он столкнулся. Того, кто пихал ему в рот грязную портянку, Сергей с такой силой притянул за шею к себе, что солдат захрипел. Зарычал ему в ухо:

— Вы что, подонки, приказа не слышали? Я же здесь должен тихо перейти.

Чуть отпущенный нападающий прохрипел:

— Мы три дня у немцев по тылам «языка» искали. Вот и думали: попался. Откуда же нам знать?

Тут пришла беда с другой стороны. Тот, кому Сергей вывернул руку, продолжал громко стонать. Немцы бросили ракету и стали поливать разведчиков из пулеметов и автоматов. А наши, видимо, решив отвлечь гитлеровцев от перебежчика, тоже открыли ураганный ружейно-пулеметный огонь. Сергей только вправил руку пострадавшему, как что-то тяжелое и горячее долбануло его по ноге. Дернулся. Понял: ранило. Это уж было совсем ни к чему. И тут же стрельба стихла.

— Ну «язычники», теперь помогите мне добраться к своим. Кажись, мне по ноге досталось.

…Лейтенант Винниченко, чье подразделение прикрывало переход Сергея, ругался нещадно:

— Сколько из-за тебя патронов, снарядов, мин зря фуганули. А ты — нате, здрасьте. — Увидев раненую ногу, смягчился. — Это где ж тебя угораздило?

Нога болела уже по-настоящему, и Сергей огрызнулся:

— Обеспечивать надо переход, как положено. А то свои чуть портянку не скормили.

Неделю провалялся в госпитале. Приходила Аня. Было приятно, но не больше. Волной поднималась к сердцу память о жене и дочке.

По привычке оберегая раненую, хотя уже и зажившую ногу, Сергей всей тяжестью обрушился на здоровую и чуть не сломал ее. И парашют запутался. «Ну и боец, шут меня побери. Да и погодка, нечего сказать: весь февраль дожди, грязища, слякоть. Тоже мне, солнечный теплый Крым!»

Припадая на ушибленную ногу, Сергей разделался с парашютом, закопал его в песчаную грязь. Потом примерно сориентировался на местности — где-то в районе Акмонайских высот. Куда ж лучше податься? Что в Старый Крым, что в Карасубазар ковылять да ковылять… Дьявольщина! Неужели ни одного села поблизости?!

Вдали вроде что-то проблеснуло. Сергей направился в ту сторону. Набрел на темную хату. Двинулся боком вдоль стены. Нащупал окно. Притих, прислушался. «Кто тут может быть? Немцы? Или гражданские?» Тихо поскреб по стеклу. Изнутри к окну прилипла белая маска лица. Губы пошевелились. Слов не слыхать. Сергей поманил пальцем. Белая маска исчезла. Где-то цокнула железка. Сергей подвинулся в ту сторону, выглянул из-за угла. У стены серела фигура. Донесся шепот. Похоже, женский:

— Кого бог принес?

— Раненый я. Из лагеря бежал. Немцы тут есть?

Серая фигура замерла, затихла. И словно выдох:

— Нету здесь германца. А и тебя куда я дену? Кажинный день облавы да обыски. Всех мужиков за проволоку загнали.

— Так что ж, мы так и будем тут под хатой торчать: я на одной ноге, а ты в балахоне.

— А ты шо думал? Так я тебя в хату и покличу?

— Да ты никак с Кубани?

— Ну и шо?

— Так землячка ж! Ну хоть в сарай какой, в катушок пусти.

Женщина помолчала. Послышался вздох.

— Иде ж на вас, на усех, жалости напастись? Иди уж за мной, небога.

Серая фигура двинулась в сторону от хаты к какому-то темневшему строению. Сергей, стиснув зубы, шлепал сзади. Женщина повозилась у дверей, сняла какой-то засов, заскрипела дверью. Из темноты донеслось хрипло:

— Не шевелись! Пристрелю!

— Да я это, я. Не баламуться.

— А что случилось?

— Да вот тебе в напарники привела. Чтоб не скучал.

Хрип сорвался чуть не на крик.

— Сдурела? Кто такой? Зачем приволокла?

— Браток, — подал голос Сергей. — Не психуй. Ранен я. Из лагеря ушел. Да ты не тревожься. У меня оружия нет.

— А я почем знаю, — уже более миролюбиво просипело из темноты.

— А ты проверь.

— И проверю.

Во тьме что-то прошуршало, тяжело ухнуло — видимо, человек откуда-то спрыгнул.

— А ну входи, пощупаю.

Сергей шагнул в тепловатую, пахнущую сеном и еще чем-то темноту. Цепкие, крепкие руки бесцеремонно и жестко ощупали его от ушей до расшнурованных ботинок.

— А почему в ботинках?

— Так из-под Эльтигена гоняют то на Митридат, то теперь сюда. Не успели переобмундировать в постолы.

— С-под Эльтигена? А что, полный каюк?

— Каюк, браток. Мало кто спасся на сейнерах да на бочках. Больше прямиком крабам на харч. А остальные — в песочке или, как я, за проволокой.