В огне и тишине - [15]

Шрифт
Интервал

Женщина упала на колени, подмяла под себя детей, закричала:

— Не дам! Господи, не мучь, убей! Всех сразу, господи!

К порогу снаружи подкатилась немецкая зажигательная бомба, шипя и растрескиваясь, выбросила сноп голубовато-белого огня.

Дети закричали тоненько и пронзительно. Я кинулся к женщине, схватил за плечи:

— Вставай, безумная! Бери детей, бежим. Заживо сгоришь!

Женщина отрешенно и невидяще глянула на меня, поднялась, подхватила на руки детей и, завороженно глядя на трескучий брызжущий огонь, от которого я старался прикрыть их собой, скованно пошла по ступеням вверх. Наверху я все-таки отнял у нее одну девочку и, держа ее на одной руке, другой ухватил за рукав женщину и бросками привел их на промежуточный сборный пункт, или, как мы называли их, накопитель. Таких накопителей пришлось организовать до десятка по всему плацдарму.

В другом подвале снова неожиданность: пять или шесть женщин и десятка полтора малышей — от грудных до школьников. Писк — словно в детяслях. Я так и подумал, что это ясли. Отряхнул с себя землю, которой меня щедро осыпали взрывы, официально поздоровался:

— Здравия желаю, товарищи воспитатели.

Ответили мне вразнобой и не торопясь. Детский писк стих, только один сосунок яростно сражался с материнской грудью и, вероятно, возмущенный скудостью кормилицы, время от времени бунтарски орал.

— Кто тут у вас старший, товарищи воспитатели? Докладывайте, чьи дети и чей это садик или ясли?

Женщины отреагировали странно: одна смешливо прыснула, другая всхлипнула, кто-то вполголоса буркнул: «Бойкий!», а статная, крупная, с низким грудным голосом женщина рассудительно пояснила:

— Чего ты нас, лейтенант, воспитателями окрестил? Садик! Ясли! Да матери мы. Понял?

Я не понял, и они увидели это по моему обалделому выражению лица. Одна опять прыснула. Статная слегка повернула голову в ее сторону, спокойно одернула:

— Ты чего фыркаешь, как кошка, Нюся? Ничего смешного тут нет. А вам, товарищ лейтенант, можно бы и догадаться.

Тут поблизости тяжко ударило в почву, взрывная волна раздула легкие. Я разозлился:

— Я — не гадалка. А ошибся — извините. В загадки некогда играть. Давайте быстренько собирайте детей и сами собирайтесь. Сейчас отведу вас на сборный пункт. Поедете в Геленджик.

— Да нечего нам там делать, — так же спокойно возразила старшая (так я ее про себя обозначил).

— А это, гражданка, меня не касается. Все гражданское население подлежит эвакуации на Большую землю. Давайте собирайтесь.

— Гля, быстрый какой! — звонко выкрикнула та, которую назвали Нюсей. Присмотревшись, я понял, что это — девушка лет семнадцати-восемнадцати. Над головой опять загрохотало.

— Да кончайте базар, женщины! Вы что, ждете свою персональную бомбу? Собирайте детей!

— А ну, девчата, поспешайте! — неожиданно приняла и усилила мое распоряжение старшая. — Да всем узелочки свяжите, все вещички туда поскладывайте. Ребятки, забирайте все свои игрушки и вещи. Вы ведь все знаете, что чье?

— Знаем, тетя Оля! — разноголосо отозвался подвал, и детвора защебетала, зашуршала, забегала, задвигалась. Я попытался помогать, но меня быстро и бесцеремонно устранили.

— Извините, товарищ лейтенант, — одевая малыша, пояснила тетя Оля, — но мы это лучше сделаем, чем вы.

Я поднялся из подвала, чтобы оценить обстановку снаружи. От подвала метров пятьдесят пути к накопителю прикрывали стены разрушенных длинных зданий, не то конюшен, не то сушилок. А дальше — целый квартал полностью разметанных взрывами строений, только кучи битого кирпича, обгорелые балки, оконные и дверные рамы обозначали бывшую улицу. Вернулся в подвал. Почти все уже были готовы. Дети притихли, посерьезнели, внимательно и доверчиво уставились на меня.

— Послушайте… тетя Оля, — обратился я к старшей.

— Что тебе, племянничек, — под хохот остальных женщин и старших детей, картинно разведя руки, поклонилась в мою сторону старшая и, подняв голову, вдруг осветила лицо такой улыбкой, что стало ясно: «тете» не больше двадцати — двадцати двух лет.

— Извини-и-те, — опешил я. — Да кто вы тут в конце концов? Что за ерунда!

— Никакой ерунды, — серьезно ответила старшая. — Мы с девчатами ходим по поселку и ищем тех ребят, которые одни, без пап и мам… прячутся в развалинах. Ясно?

Она выразительно посмотрела мне в лицо и предупреждающе повела глазами в сторону детей. До меня начало доходить. Эти молодые женщины и девушки собирали осиротевших детей и прятали в этом подвале, кое-как подкармливая и согревая их. Только двое были со своими детьми: кормящая мама и другая — с мальчишкой лет восьми. Остальные — работницы молодежного виноградарского звена совхоза «Мысхако» — действовали под руководством звеньевой Оли.

Я растолковал взрослым, как бросками переводить детей, и для наглядности провел первую группу Нюси до накопителя, потом вернулся в подвал и, следя за паузами в огневых шквалах, стал посылать остальные группы. Удивительно смелым народом оказались эти девчата. Ольга отвела свою группу, оставила на попечении Нюси и под ожесточенным огнем вернулась, хотя я наказал ей отвести детей и не возвращаться. Следом примчалась и Нюся.


Рекомендуем почитать
Том 3. Песнь над водами. Часть I. Пламя на болотах. Часть II. Звезды в озере

В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).


Блокада в моей судьбе

Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.


Над Кубанью Книга третья

После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.


Черно-белые сны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


И снова взлет...

От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.


Морпехи

Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.