В одну реку дважды. Сирийская война глазами русского наемника - [42]

По приказу человека в светлом его помощники то и дело подвергают Мартина странным манипуляциям: то начинают бесцеремонно вторгаться в его тело, кромсая внутренности, то вливают в него жидкость небесно-голубого цвета. Порой комната наполняется большим количеством людей в белых одеждах, всем своим видом напоминающих апостолов. Они подходят к каждому, заглядывают ему в лицо и что-то обсуждают. Их лики словно вылеплены из воска, черты неподвижны, шевелятся только губы. В один из своих визитов апостолы объявляют, что ими достигнута договоренность — они не поясняют, с кем именно, — о том, что всех, кто находится в помещении, переправят из Страны Мертвых к живым на Землю. С этого дня обитателей комнаты по одному погружают в капсулы и отправляют за пределы помещения. До Мартина очередь все не доходит, и в какой-то момент он понимает, что и не дойдет — в отношении него апостолы ошиблись. Однажды, открыв глаза после очередного погружения в безвременье, он ощущает необычайную легкость, смерть уже не кажется ему чем-то ужасающим, и он готов спокойно принять выбор Всевышнего. Не надеясь больше увидеть своих родных и близких, он обращается к Всемилостивому только с одной просьбой: не оставить без своей заботы мать, Наташку и дочь. Это его единственная просьба — себя он считает уже мертвым.

В следующий раз, когда он открыл глаза, все вокруг как будто изменилось. Более четкие контуры конструкций, стеклянный потолок над головой, больничные койки рядом и высокий человек с умным взглядом, одетый в белый халат. Он подошел к Мартину, внимательно посмотрел ему в глаза, наклонился к груди, что-то потрогал и сказал: «Завтра уберем трахеостому, и будешь разговаривать». Мартин постепенно выходил из комы — он выжил, граната не убила его, он скоро увидит родных людей и снова встанет на ноги. Впереди его ждали еще два месяца пребывания в госпиталях и две операции. Всю весну Мартин терпел многочисленные перевязки, которые на первых порах были не легче, чем операции, — из мышечной ткани лезли осколки. Кровоточили швы — после произведенных с его телом процедур он был не в состоянии самостоятельно выбраться из коляски и лечь на больничную койку. Но постепенно силы возвращались, мышцы набирали тонус, а рядом всегда была Наташка. Узнав, что Мартин уже неделю находится в России в состоянии комы, она ворвалась в реанимацию и не отходила от него, став при нем неотлучной сиделкой. Кормила, выносила слитую из калоприемника густую жижу, развлекала разговорами и просто сидела рядом, поглаживая тонкую, лишенную мускулатуры руку, когда он впадал в сон. Вскоре прилетела дочь, и наконец у них появилась возможность для доверительного и спокойного общения, разрешающего все сложности и неопределенности их взаимоотношений. Дочь толкала его коляску, он рассказывал ей о своих мыслях и переживаниях, потом делали остановку, и она, оправив на нем плед, делилась с ним своими. Жизнь приобретала признаки упорядоченности и определенности.

Через несколько дней после того, как его перевели из реанимации, Мартин позвонил своему ротному по военному училищу. Герой России, человек, который для Мартина был образцом российского офицера, узнав о случившемся, сразу поднял волну участия, оповестив всех его сокурсников, проживающих в Москве. Те не только организовали поочередное посещение больного, но и помогли добыть нужной конструкции калоприемники, тем самым разрешив очень серьезную для него проблему. Заходили в его палату и собратья по легиону, проходившие, как и он, здесь лечение — в госпитале их было много. Приободряли словом, рассказывали свежие анекдоты или делились новостями из легиона. Никто из них не искал утешения и не проклинал судьбу за полученные увечья и истерзанные внутренности. Все понимали, что это негласные условия их соглашения. Когда Мартин уже был в состоянии перемешать свое тело в коляску, наступила его очередь навещать прикованных к койке. Наташка помогла ему подняться на два этажа выше к Мирному, лежащему на растяжке. Это был снайпер, с которым Мартину приходилось часто встречаться и работать вместе и в горах северной Латакии, и в окрестностях Пальмиры. Мирный потерял ступню, подорвавшись на мине, и теперь дожидался, пока заживут глубокие раны на обеих ногах. Он тоже не плакался, принимая, как и все, ситуацию без надрыва и соплей.

Мартину предстоял еще долгий и сложный путь восстановления, и он готов был терпеливо пройти его до конца, желая и веря, что снова сможет вернуться к работе легионера — да, тяжелой и рискованной, но без которой он себя уже не мыслил.

Глава 22. Орден

Орден Мужества, увесистый серебряный крест, схваченный зубами из металлической кружки, наполненной до краев водкой, которую Мартин выпил крупными глотками, теперь уютно лежал у него на ладони, вбирая ее тепло. Мартин протянул награду Ратнику, отдавая командиру, в чей отряд его зачислили совсем недавно, право закрепить ее на отвороте куртки спецназовской мабуты.

Пятеро легионеров стояли у стола, сервированного по-простому: разложенными на оберточной бумаге ломтями колбасы, расставленными в ряд банками с огурцами и батареей бутылок русской водки. Мадрид, Байкал, Посох, Бандит и Мартин, уже прошедшие положенный обряд по случаю награждения, с раскрасневшимися лицами принимали поздравления от всех остальных собравшихся в комнате. Награжденные, изрядно захмелевшие от ударной дозы водки, обменивались жесткими для постороннего, но вполне понятными для любого солдата удачи шутками. Время от времени они вступали в дружескую перебранку, заставляя тонкие стены щитовой казармы содрогаться от хохота. Для большинства из тех, кто присел за столом или распластался на кроватях, сам факт вручения наград был процедурой знакомой и уже не раз испытанной, но тем не менее волнующей и приятной.