В одну реку дважды. Сирийская война глазами русского наемника - [37]

Тем временем левая колонна штурмующих, группа из роты Николы, вышла на вершину, и теперь духи, зажатые с трех сторон легионерами, лишившись возможности отсидеться на неприступной до сих пор вершине, побежали.

«Вот он, момент истины», — удовлетворенно произнес про себя Мартин. С его места было хорошо видно, как бородатые поспешно покидали свои позиции, бросая оружие и снаряжение и пытаясь налегке удалиться как можно дальше на безопасное расстояние, недосягаемое для русских пуль. Но как только появлялись на открытом пространстве, сразу же попадали под огонь разведчиков. Расстояние было велико, но солдаты удачи, хоть и вымотанные подъемом в гору и боем, били точно и безжалостно. Духи как будто намеренно давали возможность осуществить акт мести, выбегая на открытое пространство по одному через короткие интервалы. Одиночные фигуры, попадая под прицельный огонь, падали, потом по инерции ползли какое-то время, надеясь на спасение; когда предыдущий замирал, появлялся следующий, и все повторялось.

Ситуация поменялась, и теперь уже легионеры, находящиеся в безопасных укрытиях, превратились в охотников, которые с азартом, не знающим пощады к жертве, расстреливали фигурки, устремившиеся в сторону противоположной горной гряды. То обстоятельство, что боевики были уже без оружия, никого не останавливало. Это была компенсация за то нервное напряжение, которое скопилось у солдат удачи за время столь долгого штурма.

Бой закончился. Еще не до конца пришедшие в себя, небритые и уставшие легионеры бродили по позициям — собирали трофейное оружие и обыскивали трупы духов в поисках документов и электронных носителей, матеря уже начинавших к тому времени коченеть защитников Исламского государства за пустые карманы. Одновременно началась подготовка позиций для обороны на случай контратаки.

Мартин стоял у каменной шапки на вершине и смотрел вниз на прилегающую к хребту пустыню, отмечая про себя, что все углубления и каналы, которые при выдвижении к вершине казались легионерам укрытием, с этого места почти сливались со всей остальной равниной. «На самом деле с этого места просматривается все. Если бы не давили огнем пушек, нас бы духи постреляли. Факт», — оформилась мысль в уставшем после бессонной ночи и тяжелого дня сознании.

С высоты хребта вся прилегающая пустыня и подступающие к гряде высоты приобретали совершено сюрреалистический вид. Возможно, такое впечатление складывалось под влиянием физического переутомления и пережитого чувства опасности. Все окружающее выглядело как какой-то фантастический пейзаж, и даже передвигающаяся техника походила на прокладывающих себе путь причудливых существ.

«Устал, сильно устал. Колено ноет. Хоть с полчаса бы отдохнуть и полежать, закрыв глаза», — думал Мартин, но надо было работать.

Даже присутствие опытного и действительно грамотного Герасима не давало ему права полностью отстраниться от управления. «Сука! Как же я устал! Эта страна вымотала меня!»

Усталость от боевой работы не являлась основной причиной угнетенного состояния. Впрочем, так же как и разбирательства с подчиненными, которые иногда доходили в своих претензиях друг к другу и к командирам до необъяснимого упрямства капризных детей, как и придирки начальников, которые почему-то вдруг сами перестали понимать, зачем создали в бригаде наемников разведывательную роту, и не могли определиться, каким образом применять ее. Самым главным истощающим душевные силы фактором было осознание того, что он и его товарищами воевали в этой стране за продажную власть, которую ненавидели собственные граждане, за народ, потерявший право на суверенитет, и помогали армии, которая ни на что не была способна. Мартин не был и уже никогда не сможет стать человеком, для которого война — не более чем работа и который не заморачивается, на чьей стороне он воюет и какие ценности отстаивает. Ему важна сопричастность делу, созидающему великое, а не защищающему гнусное и гнилое. Необходимость помогать одним негодяям давить других, пусть еще более жестоких и бесчеловечных, чем первые, не устраивала и тяготила его. Но все это лирика, война продолжается.

Пока разведчики обустраивали позиции для прикрытия со стороны возможного подхода противника, Мартин, чтобы как-то отвлечься, бродил по отвоеванным укреплениям, представлявшим собой природный скальный нарост с выдолбленными врезами. Все ниши и норы, проделанные в горной породе, были на момент осмотра заполнены трупами духов: кто-то погиб еще при обстреле, кого-то забросали гранатами. За первой линией укреплений, на обратных скатах высоты — в нишах и на узких площадках-террасах, также везде были разбросаны трупы, множество стреляных гильз, оружие и предметы снаряжения. Мартин спустился на десяток метров по склону и остановился у трупа бородача, умершего, очевидно, совсем недавно от полученного ранения. Снаряжения на еще не окоченевшем теле не было, тот просто лежал ровно на верблюжьем одеяле, даже сложно было определить, от чего умер, не было видимых следов поражения. Осмотрев труп, Мартин повернулся и только теперь заметил горку новеньких, присыпанных раскрошенной горной породой рюкзаков, которые лежали под каменным козырьком, не видимым с позиций. Рядом с рюкзаками, приставленными к вертикальной каменой стене скалы, мирно покоились автомат и гранатомет. Мартин выбрал из стопки один рюкзак, в котором оказался новенький, еще в целлофане, комплект формы игиловца. «Хоть и дерьмовый китайский, но на время сойдет, — перед восхождением Мартин случайно разорвал свой. — К тому же еще и с сувениром на память», — подвел он про себя итог прогулки и, выполнив просьбу подошедшего бойца из роты Николы передать ему другой рюкзак из той же горки, стал подниматься к своим. Духовский автомат прихватил с собой, он был исправный, и к нему магазинов с патронами пять штук — могут пригодиться. На позициях духов, примерно в километре-двух, куда еще предстояло дойти на следующий день, ожил крупнокалиберный пулемет — пора в укрытие: даже на таком расстоянии выпущенная из него пуля могла запросто убить.