В одну реку дважды - [13]

Близилась сессия и день премьеры тоже. Я стонала от ужаса, не успевая подготовиться ни к одному зачету.

— Не боись, — подбадривала меня Вилька, — а кому сейчас легко?

Однако спектакль потихоньку приобретал законченную форму. Декорации мы сделали, используя подручные средства и собственные хилые финансы. Но больше всех удивил Жора, безвозмездно предоставив в аренду супермодные джинсы и кожаные брюки с курткой из своего магазинного ассортимента. Но главный вклад внесла, конечно же, Вильгельмина, закадрив на улице рокера и, обаяв его своей безраздельной любовью к мотоциклам, она договорилась о краткосрочном прокате двух шикарных байков. (Как мы уговаривали деканат о пропуске двух лакированно-хромированных чудищ в здание альма-матер, даже страшно вспомнить.) Но как мы ни конспирировались, слухи все же просачивались, и в день премьеры в зал набилось столько народу, что не только яблоку, но и более мелкому фрукту упасть было некуда. Накануне восточники с блеском отыграли «Али Бабу», с песнями, половецкими плясками и танцами живота, и я, честно говоря, мандражировала не очень-то уверенная в собственном актерском мастерстве. Но Вилька шла к цели, как «Челюскин», разбивая в осколки все сомнения.

И вот облаченная в синий рабочий халат и со шваброй в руках, я стою за кулисами и слушаю диалог мачехи с недотепой мужем, которому король-отец в малиновом пиджаке въехал своим «Мерсом» в «Запорожец».

— И ты у него ничего не попросил? — грозно рычала мачеха.

— Нет, дорогая, — блеял бедный затюканный инженер НИИ. — Вот визитка с телефончиком. Сказал: «Будут проблемы — звони — перетрем».

Вилька который раз обсыпала меня белой пудрой, дабы скрыть восхитительный загар, который все-таки появился на моем личике после энного количества сеансов. Хотя могла и не стараться особо — от страха я была даже не бледного, а какого-то серенького цвета. На голове у меня был парик опять же неопределенного серенького цвета, скрывающий до поры до времени мои изумительные кудри. Далее сюжет развивался стремительно: Синдерелла, студентка-вечерница, подрабатывает уборщицей, в то время как мачеха и две ее дочки ведут праздную жизнь и собираются на конкурс красоты во дворец. По ночам она предводительствует шайкой байкеров и в одну прекрасную ночь знакомится с принцем, который сбежал из дворца, чтобы обкатать новенькую «Хонду», подаренную папулей. Лиц друг друга, под шлемами, они не видят, но любовь вспыхивает заочно, так сказать, с первого рыка мотоцикла. Зал стонал и плакал от смеха и несколько раз замирал то от ужаса, то от восхищения. Один раз, когда я вышла, волоча ноги и швабру. Зал затих, а после секундной паузы, просто умер от хохота — такую Золушку вряд ли кто-то мог представить. Зато, когда я въехала на сцену на рычащей «Тойоте», в кожаных обтягивающих брючках и сдернула шлем с головы, зал дружно ахнул. Вилька постаралась и нарисовала мне такие глазищи, что они просто не умещались на лице, а в сочетании с копной волос, струящихся по спине, и обрызганных к тому же блестящим лаком, эффект был потрясающий. Сцена примерки байкерской перчатки потерянной Синдереллой, прошла, вообще, под безудержный хохот. У Лариски оказался редкостный комедийный талант. Натянув, все-таки, перчатку на ручку своей дочери, мачеха перекинула несчастного принца через сиденье мотоцикла и поволокла жениться. Бледный принц растеряно выслушивал отцовские наставления: «Ты это — сынок, типа, за базаром следить надо». «Ну что же теперь делать то, папа?» Папа скреб в затылке и теребил золотую якорную цепь на груди: «О, — поднял он палец с золотой печаткой, — красавица, ну-ка, прокати меня. Давненько на мотоцикле не катался». Надо ли говорить, что, когда предполагаемая невеста погребла папулю под мотоциклом, а сверху навалилась всей массой Лариска, зрители сползли с кресел и вывалились в проход от смеха.

И это был несомненный успех. Вилька сияла счастливым лицом и все никак не могла оторваться от толпы поклонников, обступивших ее со всех сторон. Я издали помахала ей рукой и пошла на выход. Мне срочно нужно было проветриться. Лицо под гримом уже чесалось и хотелось скорее добраться до дома, но судьбе было угодно иначе.

Не успела я выйти за ограду нашего института, как кто-то сильно толкнул меня, больно припечатав к железным прутьям спиной.

— Ну, вот и встретились, коза мичуринская, — сладко произнес голос над ухом.

Я отшатнулась. «Почему мичуринская?» — как-то не к месту подумалось мне, и потом, это Вилькино любимое выражение, но, посмотрев на довольную физиономию парня, я возражать, не стала. Парень со знакомыми ушками-пельменьками сиял, как будто сорвал Джек-пот в казино. Я оглянулась, ища пути к отступлению, но с другой стороны уже возвышался Вован. Видно, парни учли свою стратегическую ошибку и поменяли тактику — теперь они стояли почти вплотную, блокируя с двух сторон. Бежать было некуда. Парни подхватили меня под руки и потащили через дорогу, туда, где в сумерках виднелся силуэт темной машины.

— Ну, что с тобой сделать? — шипел парень, характеризуя такими эпитетами, что бедные мои уши сворачивались в трубочку. — Сейчас я тебя по асфальту размажу!