В одном населенном пункте - [36]

Маленький, сухощавый — «шахтерская гвардия», так он называл себя — Приходько стоял посреди комнаты, прижимая к груди ленинский том, и какая же душевная красота была во всем его облике, когда он говорил о нашей родине.

И он находил все новые и новые доводы в доказательство этой своей мысли: по труду и жизнь. Герасим Иванович связывал вопрос о норме труда с общей нормой человеческого поведения.

— Я, товарищ пропагандист, этот же вопрос поставил перед главным инженером «Капитальной», Максимом Саввичем Афанасьевым. Он образованный инженер, дай, думаю, спрошу его. Сначала у нас шел разговор о шахте, потом я ему говорю: «Максим Саввич, будьте, говорю, добры, разъясните мне вопрос: «в чому суть життя?». Он посмотрел на меня и покрутил головой.

— Н-да, говорит, вопрос сложный, на него сразу не ответишь. Нужно, говорит, время, чтобы подумать. Вам это к спеху, Герасим Иванович, или можете подождать?

— Могу, говорю, подождать.

— Вас, говорит, интересует смысл жизни вообще или в частности?

— В частности, говорю…

И вдруг как заговорит он с сердцем:

— Смутили вы меня, Герасим Иванович. Отстал, говорит, я от жизни, Герасим Иванович. Нужно, говорит, подковаться. Вы, говорит, задали важный, существенный вопрос, на который не так легко дать ответ. Я — горный инженер. — И пошел, и пошел каяться: — Я, Герасим Иванович, весь ушел в личную жизнь — шахта, да шахта. Даю вам слово, что как только нарежем пятую лаву, так я обязательно побеседую на эту животрепещущую тему. В голове у меня, говорит, сейчас только она. Сплю и вижу ее, свою длинную лаву.

— Ну, вижу, замотался человек, сердечно простился я с ним и пришел к вам на консультацию.

Он бережно завернул ленинский том, спрятав его под куртку. Ему хотелось прочитать статью Ленина «Великий почин» своим молодым слушателям, которые присутствовали при его споре о смысле жизни.

Я спросил Герасима Ивановича, нужна ли ему моя помощь. Но он гордо ответил, что думает справиться сам.

Я пошел проводить Герасима Ивановича. Ночь была темная. Пахло тающим снегом и первыми запахами весны, которые пробивались сквозь мартовскую сырость.

Мы некоторое время стояли на крыльце, привыкая к темноте. Потом, взявшись за руки, пошли по дороге, которая вела на шахту «Девять».

— Тяжелая у нас с вами должность, — сказал Герасим Иванович: — Пропаганда и агитация! На все дай ответ. Доктрина Трумэна и суть життя.

И в голосе его звучала гордость: вот какая у нас работа, партийная работа…

— Я, товарищ Пантелеев, однажды видел, как стальными щетками очищают металл от ржавчины. Это после немцев делалось. Коррозия металла? Знаете, что я вам скажу: и людей надо очищать от ржавчины, помогая им лучше жить и работать. А норму, — с твердой убежденностью проговорил старик, — норму этот Гуренков будет у меня выполнять. За это уж не беспокойтесь, товарищ районный пропагандист.

Чувство жизни было главным во всей деятельности Герасима Ивановича, помогало ему верно понимать и самые сложные положения теоретической мысли. Образование его было невелико — 4 класса начальной школы, плюс партийная школа, плюс партийная жизнь, начиная с 1924 года, с момента Ленинского призыва, со всеми вытекающими отсюда нагрузками. Но великая идея коммунизма была для него не отвлеченной идеей. Она была для него живым делом, опытом его жизни, выношенным в борьбе и труде.

Мы шли по дороге к «Девятой» шахте и долго беседовали о смысле жизни — два члена партии, два большевика, штатпроп райкома и горный мастер, агитатор райкома. Сквозь низкие тучи пробивались огни «Девятой» шахты. И свет звезды над копром шахты был виден. Тут мы простились с Герасимом Ивановичем. Он прошел уже несколько шагов, и вдруг из темноты послышался его торжествующий голос, он словно все еще спорил с хлопцем, приводя новые и новые доводы в защиту своей мысли:

— Счастье, говорю, не ходит в домашних туфлях — оно в сапогах ходит, в рабочих да в солдатских сапогах!

Я повернул к себе, в райком. И мысленно я продолжал свой разговор с Герасимом Ивановичем. Да, мы не всегда охватываем в своей будничной практической работе весь смысл, все значение того, что творят большевики, что творят тысячи и тысячи партийных работников на нашей советской земле. Трудна нам, партийным работникам района и особенно агитаторам и пропагандистам, штатным и нештатным, идущим в народ с большевистским словом, трудно сразу ощутить непосредственный результат беседы, доклада или лекции. Эта работа как будто бы не находит своего конкретного выражения в тоннах угля и металла. Но каждый из нас, агитаторов и пропагандистов, одни в меньшей степени, другие в большей, могут уверенно думать о том, что в движении района, Донбасса и в целом всей страны к новым высотам заложена и частица нашего труда. Мы, советские люди, являемся первыми строителями социализма. Эти слова принадлежат Калинину, но они живут в моем сердце — слова о великой миссии, выпавшей на долю советского человека. История предоставила нам такую честь — быть первыми строителями социализма. Подумайте только — что это значит! Пройдет тысяча лет, человечество будет изучать свою историю, при этом оно будет восхищаться и удивляться, что столь простые люди были первыми строителями социализма… И эта мысль не может не вдохновлять и не воодушевлять нас.