В одном лице - [7]

Во-первых, у нас не было денег, и абсолютно незнакомая Европа пугала нас; во-вторых, мы уже «нашли» себя, и невозможно было примириться с тем, кто мы есть, — по крайней мере, объявить об этом вслух. Да, мы оба открыли в себе грани столь же незнакомые (и столь же пугающие), как и та небольшая часть Европы, которую нам с грехом пополам все же удалось увидеть.

Даже и не вспомню, с чего мы вдруг заговорили о дяде Бобе; Том и раньше знал, что я в родстве со стариной Бобом Заходи-кто-хошь, как он сам его прозвал.

— Ну, он мне не кровная родня, — начал объяснять я. (Независимо от уровня алкоголя в крови дяди Боба, ни капли уинтроповской крови там точно не было.)

— Вы вообще не похожи! — воскликнул Том. — Боб такой славный, такой простецкий.

По правде сказать, мы с Томом часто ссорились тем летом. Мы поплыли на одной из трансатлантических «Королев» (по ученическим билетам) из Нью-Йорка в Саутгемптон; затем пересекли пролив, сошли на берег в Остенде, и первым европейским городом, где мы заночевали, оказался средневековый Брюгге. (Красивый город, но девушка, работавшая в пансионе, где мы остановились, интересовала меня куда больше, чем колокольня на рыночной площади.)

— Полагаю, ты как раз собирался спросить, нет ли у нее подружки для меня, — сказал Том.

— Мы просто гуляли по городу и болтали, — ответил я. — Мы и не целовались-то почти.

— Ах, всего-то? — сказал Том; и когда потом он заметил, какой славный и простецкий мой дядя Боб, я понял его так, что меня он славным не считает.

— Я просто хотел сказать, что ты непростой человек, Билл, — пояснил Том. — Ты же не такой покладистый, как старина Боб, правда?

— Поверить не могу, что тебя так взбесила та девчонка в Брюгге, — сказал я ему.

— Видел бы ты себя, когда пялился на ее сиськи — и было бы на что посмотреть! Знаешь, Билл, девчонки чувствуют, когда на них пялишься, — ответил он.

Но я был, в общем-то, равнодушен к девушке из Брюгге. Просто ее маленькая грудь напомнила мне, как вздымалась и опадала удивительно девичья грудь мисс Фрост — а мои чувства к мисс Фрост еще не угасли.

Ох уж эти ветры перемен; в маленькие городки на севере Новой Англии они врываются не иначе как ураганом. Первое же прослушивание, после которого Ричард Эбботт вошел в нашу маленькую труппу, сказалось даже на подборе актрис на женские роли, поскольку с самого начала стало ясно, что все роли бравых юношей, порочных (или просто заурядных) мужей и вероломных любовников оказались в распоряжении Ричарда Эбботта; а потому и партнерш следовало найти ему под стать.

Для дедушки Гарри, будущего тестя Ричарда, это был неудачный поворот: дедушка Гарри был как минимум слишком пожилой женщиной, чтобы заводить какие-либо романтические отношения с таким юным красавчиком, как Ричард (и поцелуи на сцене уж точно исключались!).

тете Мюриэл с ее властным голосом, но пустой головой повезло не больше. Ричард Эбботт оказался слишком уж идеальным героем-любовником. При первом же его появлении на собрании актеров тетя Мюриэл затрепетала и принялась нести какую-то психосексуальную чушь; позднее она, полностью выбитая из колеи, утверждала, будто было видно, что моя мама и Ричард «сразу потеряли голову друг от друга». Короче говоря, тетя Мюриэл не могла допустить и мысли о романтической связи с будущим зятем — даже на подмостках. (А мама еще и суфлировала бы им!)

В свои тринадцать лет я едва заметил, как оцепенела тетя Мюриэл при встрече (первой в ее жизни) с настоящим героем-любовником; не заметил я и того, чтобы мама и Ричард Эбботт «сразу потеряли голову друг от друга».

Дедушка Гарри, само обаяние, тепло приветствовал элегантного молодого человека, нового преподавателя академии Фейворит-Ривер.

— Мы всегда рады новым талантам, — доброжелательно обратился он к Ричарду. — Вы, кажется, сказали, что преподаете Шекспира?

— Преподаю и ставлю на сцене, — ответил Ричард деду. — Конечно, в интернате для мальчиков театр имеет свои недостатки — но лучший способ объяснить мальчикам и девочкам Шекспира — поставить его пьесы.

— Дайте угадаю, под недостатками вы имеете в виду, что мальчикам приходится играть женские роли, — лукаво уточнил дедушка Гарри. (Ричард Эбботт, впервые встретившийся с управляющим лесопилки Гарри Маршаллом, никак не мог знать о его сценических успехах.)

— Большинство мальчишек не имеют ни малейшего понятия о том, как ведут себя женщины, — и это ужасно отвлекает от самой пьесы, — ответил Ричард.

— Ага, — сказал дед. — И что же вы собираетесь делать?

— Я подумываю о том, чтобы пригласить на прослушивание преподавательских жен — из тех, кто помоложе, — ответил Ричард Эбботт. — И, может быть, дочерей, из тех, кто постарше.

— Ага, — снова сказал дедушка. — Возможно, и в городе найдется кто-нибудь подходящий, — предположил он; дедушка Гарри всегда мечтал сыграть Регану или Гонерилью, одну из «дрянных дочерей Лира», как он их называл. (Я уж не говорю том, как он бредил ролью леди Макбет!)

— Я не исключаю и открытых прослушиваний, — сказал Ричард Эбботт. — Надеюсь только, что взрослые женщины не напугают мальчиков из интерната.

— Э-э, ну, всякое может случиться, — ответил дедушка Гарри с понимающей улыбкой. Ему не однажды приходилось