В одно мгновение - [43]

Доев бутерброд, он закрывает блокнот и идет обратно в школу, а я смотрю ему вслед и вздыхаю, понимая, какой прекрасной парой мы могли бы стать. Мне до ужаса жаль, что я не замечала этого, пока была жива.

Мы с Чарли разговаривали всего однажды, и разговор этот точно не имел никакого тайного смысла. «Ты ведь Финн?» – спросил он как-то раз, когда я шла в раздевалку после тренировки. Я залилась мучительным румянцем: я была на сто процентов уверена, что у меня на лице транслируются все мои фантазии с Чарли в главной роли. Мне удалось только кивнуть ему в ответ.

– Отличный гол, – сказал он.

– Спасибо, – ответила я и умчалась, на бегу пересчитывая слова. Пять. Чарли МакКой сказал мне пять слов.

На следующий день я исписала целый блокнот, отрабатывая свою будущую подпись – «Финн Мак-Кой», – пока у меня не заболела рука.

Я сожалею. О том, что в тот день ничего ему не ответила, о том, что не была храбрее, что не знала, как мало времени мне отпущено. Я должна была его поцеловать. Мне до ужаса жаль, что я этого так и не сделала.

45

Мо стоит со своими подругами, тремя девчонками из нашего района: еще в пятом классе эту четверку обольстительных чаровниц прозвали «коктейльщицами». Мо – моя лучшая подруга, но в школе у нас всегда были разные тусовки: Мо общалась с самыми красивыми и популярными, я – со спортсменами.

– Я так рада, что ты вернулась, – говорит Шарлотта. – Натали всем рассказала, как это было ужасно.

Мо вся подбирается.

– Ага, – вступает Клэр. – Она говорит, все было так неустроенно, что вам приходилось растапливать снег, чтобы попить, и всякое такое.

– Вот объясни мне, – говорит Фрэнси, – если вы могли развести огонь, почему вы не сделали костер побольше? Чтобы согреться? Натали говорит, дрова были сырые, но, раз вы там проторчали целый день, вы ведь могли их высушить?

По лицу Мо пробегает тень. Я знаю это опасное выражение: оно появляется у Мо, когда что-то ей действительно не нравится. Но тень исчезает, и она нежно улыбается подругам:

– И правда, мы могли развести костер и согреться, как глупо, что я не догадалась.

С этими словами Мо разворачивается и уходит, а девицы таращатся ей вслед. Первой приходит в себя Фрэнси:

– Сучка. Типа, она попала в аварию, и поэтому теперь она лучше нас.

– Может, там было хуже, чем рассказывает Натали, – говорит Шарлотта. – Вы же знаете, Мо умная. Если бы можно было развести костер, она бы его развела.

– Не знаю. Если человек в шоке, у него с головой всякое может случиться. Натали говорила, там был какой-то симпатичный парень. Может, Мо не хотела перед ним изображать Рэмбо, – говорит Клэр.

– Мне нравятся ее мокасины, – говорит Шарлотта.

– Издеваешься? – говорит Фрэнси. – Я бы такие даже в гроб не надела. Как будто по трупу овцы на каждой ноге.

46

Завтра папу и Хлою выписывают из больницы. При мысли об этом меня бросает в дрожь. У Хлои в чемодане спрятано уже больше десятка таблеток. Не знаю, достаточно ли этого, чтобы покончить с собой, но всего от одной таблетки Хлоя отключается на всю ночь, так что, наверное, достаточно.

Я совершенно не могу смириться с тем, что я вроде как умерла, но до сих пор торчу тут. Я о многом знаю, но никак не могу воспользоваться этими знаниями. Моя единственная способность – проникать в подсознание спящих, но они при этом жутко пугаются и запоминают только разрозненные обрывки информации. Так что я не слишком хочу ею пользоваться. С тех пор как я попыталась явиться во сне маме, я держусь вдали от живых людей. Но сегодня у меня нет выбора.

Я смотрю, как спит мой папа. Его красивое лицо так спокойно – раньше он выглядел так всегда, не только во сне, – что мне не хочется нарушать это спокойствие. Поэтому я жду очень долго, так долго, что в конце концов пугаюсь, что он скоро проснется и я упущу свой шанс.

«Папа», – шепчу я. Его глаза за закрытыми веками начинают двигаться, и я тараторю, чтобы не мучить его слишком долго: «Хлоя переживает не из-за своих пальцев. Все дело в Вэнсе. Он ранил ее, и…» Папино лицо кривится, он с громким воплем распахивает глаза, и я так и не успеваю сказать обо всем остальном – о Хлоиных таблетках и о записке. Он тяжело дышит, дико вращая глазами, и я понимаю, что больше к нему не приду. Нельзя давать ему надежду на то, что я все еще существую, – это слишком жестоко.

47

Бен с Бобом поднимают по ступенькам папу в инвалидном кресле. Сразу за ними, морщась от боли на каждом шагу, идет Хлоя, ее поддерживают мама и Обри. Бинго крутится возле них, подпрыгивает, повизгивает, как щенок, и я задумываюсь о том, насколько хорошо он понимает, что произошло. В отличие от людей он счастлив, почти никогда не грустит, радостно встречает тех, кто возвращается домой, и как будто не помнит тех, кого здесь нет.

С каждым днем мне все больше нравится Бен. Он очень милый – на старомодный манер, словно он сошел со страниц романа. У него душевная улыбка, широкое, открытое лицо, добрые глаза за толстыми стеклами очков в металлической оправе. При первом знакомстве он не произвел на меня ровным счетом никакого впечатления. Мне всю жизнь хотелось почаще использовать слово «скромняга». С тех пор как в жизни нашей семьи появился Бен, у меня наконец появился повод произносить это слово по сто раз на дню. Бен показался мне невыносимо скучным, я никак не могла понять, что в нем нашла Обри.