В один прекрасный день... - [7]

Совершенно ясно, что в нашей указке теперь оказались оба переселившихся экскурсовода.

Первый день был ужасно неприятный.

Прежде всего оба обнаружили, что могут слышать мысли соседа, как свои собственные. Первую мысль подал Повесов:

– Указка ложь, но в ней намек…

– А? Здесь кто-то есть кроме меня? – подал ответную мысль Котов.

– Добрым молодцам урок, – добавил Повесов.

– Черт его знает, то ли я помер, то ли не в себе, что за мука такая!

– Именно, что не в себе, это ли мука, это только присказка, приятель! – ликовал Повесов.

– Фу-ты! Вроде не напивался, а все мерзость в голову лезет… Старею, вот оно что…

Повесов не нашелся, как на это ответить.

– Конечно, старею, – приободрился Котов. – Ну что же. Я честно жил и смерти, пожалуй, не страшусь.

– Не кажи гоп! – возразил старожил указки.

– Да что за дьявольщина! Да кто это здесь?

– Свои, все свои, – намекнул Повесов.

– И вы меня знаете лично?

– Еще бы, еще бы, голубчик!

– А вы кто, а? А я вас тоже знаю? – залепетал Котов.

– Не скажу.

– Слушайте… тьфу ты, так вы этот….

– Тепло, – подбодрил старожил.

– …Этот, которого мы все время… ну…

– Еще теплее!

– …Ну, этот… А впрочем, вас же нету!

– Почти горячо…

– Чего горячо, господи! Мы же в вас давно не верим…

– Бога нет, холодно! – с досадой огрызнулся Повесов. Он был педант.

– Слава богу, – успокоился Котов.

– Бога нет, но он вас наказал, – после паузы продолжил Повесов.

– За что? Наказал? За что меня? Да кто вы такой?

– Ах, за что? Он спрашивает за что, вы слышите? – как бы обратился Повесов к как бы слушающим как бы экскурсантам. – Не нарушай расписания! Не вводи в заблуждение! Не отсебятничай!

– Повесов! – ахнул Котов.

– И не живи без спросу с чужой женой, – довесил Повесов. – Да, я Повесов. Страшно стало?

– Повесов! – гремело в указке. И Котов заплакал. Он плакал долго и безутешно, так что к вечеру Повесов решил его простить. Но когда он принялся объяснять соседу про указку, то еще сильнее, еще безутешнее заплакал Котов. Наутро старожил проснулся и прервал котовские рыдания.

– Слушайте, сосед. Бросьте плакать. Будьте мужчиной. Хотя бы после смерти. Все, знаете ли, позади. В конце концов мы коллеги, вы уже оплакали свои отсебятины, и я вас прощаю. И давайте жить, то есть не жить… ну, допустим, жить… словом, дружно? Давайте составим себе расписание. Утром будем вспоминать монастырь, а после обеда… гм, дворец графа. Например, сегодня я отвечаю за монастырь, а вы за дворец, а завтра вы за монастырь, а я – дежурный по дворцу… И никаких отклонений, никаких фальсифика…

– Мама! – застонал Котов. – Мама, спасай! Я тебе не верил, мама! Ты говорила: будешь плохо вести, придет черный страшный бес, я не верил! И когда помирал, плохо было, но одна мысль просияла: ага, не приходит. Мамочка! Пропадаю, беда. Пришел, вот он – черный, вот он – страшный, вот он – рядом в одной дудке! И дьявола нет, и смерти нет, а есть только он – Повесов! На том свете женщине хорошей жизнь испортил, на этом за меня взялся, пропадаю, господи…

До самого вечера второго дня Котов плакал, а Повесов думал. Потом Котов спал, а Повесов все равно думал. И мысли его были слышны соседу. И утром третьего дня Котову пришла мысль на свежую голову, то есть не на голову… словом, что Повесов не безнадежен, а наивен и что ему можно кое-что объяснить. Например.

– Вы ведь двадцать лет гордились тем, что говорили экскурсантам, правда? А теперь задумайтесь, что это были за слова. Прошу вас, напомните про Афанасия.

– С какого места?

– Да все равно. Ну, скажем, «друг графа Львов частенько находил приют…».

– Стоп, минутку! Опять вы за свои фальсификации. Извольте, с этого абзаца: «Приятель графа, известный публицист и путешественник Афанасий Львов (больше известный вам как Аркадий Ливердинардитищев) дважды останавливался в нашем городе. Первый раз после возвращения из Индии, незадолго до своей смерти… – расходился счастливый Повесов. – А во второй раз – в 1871 году, уже после франко-прусской…»

– Спасибо, спасибо. Теперь подумайте. В этом году ни Афанасия, ни тем более Аркадия никто уже не знает. Поэтому нелепо настаивать – «больше известный вам». А уж где этот тип охотился и на какой койке дремал… вовсе скучно. Туристы эти бывали, может, в Ясной Поляне и глазели на тахту или скамейку графа Толстого, так что Афанасием их не удивишь.

– Эдак, друг мой, все авторитеты можно уничтожить… Самый легкий путь – путь цинизма. Аркадия знают! Я видел, когда я говорил, многие… ряд людей… большинство кивали! Сказано: «больше известного» – значит, больше известного!

– Ну, тише, не серчайте, вот вы какой, гм… неразбуженный. Хотите, открою секрет? Я недавно читал в архиве черновики Колокова – черновики руководства для экскурсий…

– Рукой самого Колокова?

– Самого Колокова. И вот там-то вместо многих фамилий – точки да рожицы. Веселый был, фантазер… Выдумает Афанасия, за ним семнадцать точек нацыкает – и давай под это фамилию выдумывать… Аж три варианта вышло, но предпочел этого «Ливердика» – по благозвучию или… не знаю.

– Любопытно, а других, черновых, не вспомните?

– Запомнил. Смешные. Один, значит, «Мемуарандосандров»…

– Минутку! – Повесов лихорадочно считал буквы, мысленно загибал пальцы… – А третья фамилия?