В обход черной кошки - [4]

«Вот-вот, — горько усмехнулась Марина. — Сейчас нам с вами самое время посмеяться над неким большевиком-грузином со звучной фамилией Сталин, которого зашибла насмерть копытом прямо в клозете казацкая лошадь, ошалевшая от грохота стрельбы, когда тот пытался приоткрыть дверь на шум… И заодно поиздеваться над «оратором и философом, не то журналистом, не то несостоявшимся присяжным поверенным» Владимиром Лениным, которого доблестный насадил на пику прямо на балконе. Но вы даже отдаленно не представляете, насколько все это НЕ СМЕШНО…»

Она вдруг мило сузила глаза, в которых промелькнуло напряжение, даже ужас, которых она явно стеснялась. Андрею Владимировичу стало не по себе. Психопатка? Коммунистка-фанатичка? Не похоже. И почему она так явно втягивает меня в этот более чем странный разговор?

«Вы считаете, что именно те несколько июльских часов изменили весь казалось бы необратимый ход истории? Оказались роковыми для России?» «Напротив, — побледнев, неожиданно резко сказала она. — Было остановлено катастрофическое развитие событий, когда бесы были перебиты на Петербургской, а потом начисто сметены подоспевшими с фронта частями.» «Интересно… А как же последующая бесчеловечная ссылка за границу арестованного царя с семьей?» «Вы даже не представляете, насколько человечной была эта акция революционного правительства! И как повезло семье государя…» «С ссылкой? И без тени претензий на трон?» «Но еще больше повезло всем нам, — торопилась высказаться она, лихорадочно блестя нервно сужающимися глазами глазами, — когда Антанта в тридцатые годы направила в Германию экспедиционные корпуса.» «Позвольте, Марина, — горячо возразил князь. — Все современные историки считают, что это была наглая интервенция победителей в поверженную и беззащитную страну! Германские национал-социалисты пришли к власти демократическим путем. Их выбрал народ вместо социал-демократов и коммунистов. Наступив на горло воле германского народа, Антанта совершила международный разбой. Реанимацию в тридцатых годах прогнившего Веймарского режима никто не оправдывает к концу века. Любая иностранная интервенция — произвол! Как и разбойное нападение на политических противников со зверским убийством вождей, как это было у нас в 1917. И что же? Зажигательные идеи «национальной революции», которой не дали реализоваться и дискредитировать себя естественным путем, оказались до сих пор такими же живучими, как и идеи революции социальной. Никто не знает, правы ли фашисты и коммунисты исторически и на что способны на практике их идеи. Им просто насильно не дали проявить себя. А потому…»

Все это так, с изумление слышал Мухин свой взволнованный голос, но, воля ваша, не смешно ли вообще обсуждать всю эту полузабытую давнюю историю с какой-то натурщицей только потому, что ее почему-то беспокоит этот чисто хрестоматийный миф о черной кошке? Почему она-то так оскорблена внезапным ренегатством бывшего активного коммуниста, а теперь не менее ярого сиониста Лейканда? Классовая ненависть? Но даже среди старых коммунистов, давно ставших довольно рутинной безыдейной партией, ничего подобного не наблюдается. Что могло ее так сильно взволновать? В России давно конфронтация стала цивилизованной. Лидеры разных партий, дружат семьями. Сплошные условности, а обострение отношений происходит только раз в пять лет — на очередных выборах. И опять же не на этом уровне. Классовый и социальный мир — реальность российского общества уже лет пятьдесят. И какая нам-то сегодня разница между красным флагом с серпом и молотом над штабом коммунистов в Смольном и красным же флагом с белым кругом, в котором двуглавый орел держит в когтях свастику, над штабом фашистов в Кикиных палатах? Ни там, ни тут давно не строят никаких планов реставрации потерянного в июле 1917 года рая для трудящихся всех стран или освобождения от еврейства по планам Гитлера… И там и здесь изредка бушуют внутрипартийные страсти или идет борьба за соответствующего избирателя. И тут и там силы самообороны на вертолетах и бронетранспортерах, тайные партийные суды и полиции, до которых большинству россиян нет никакого дела. Вместе с нацистами коммунисты срывают на выборах не более двадцати процентов голосов. Даже обсуждать все это — моветон!

«Вас смущает мое поведение? — прервала она его молчание. — Если хотите, спрашивайте. Не сидеть же молча. Вячеслав Абрамович обожает славу. Он там надолго.» «Как ваше имя?» «Действительно, я и забыла, что я не из тех, кого в вашем обществе представляют друг другу. Я — Марина. А вы — князь Андрей, как мне сказал Лейканд, когда увидел вас. Вы действительно князь?»

«Из новых. Как бы второго сорта князь. Не из Голициных.» «Вы даете мне понять, что и вы не из лучшего общества, так?» «А я вообще не знаю, из какого общества вы.» «И не интересуетесь?» «Потому, что вы натурщица? Пожалуй, нет. Натурщица у Лейканда — это честь.» «Бросьте, какая честь! Я пошла к Лейканду, естественно, ради денег, а не затем, чтобы стать Саскией двадцатого века на полотнах очередного Рембрандта. Да у меня и не было особого выбора. Что бы я ни перепробовала, все упиралось в эксплуатацию моей наготы. Лейканд — не исключение. Так что я скорее тело, чем личность. Не понимаете? О, да! Мы живем в богатейшей в мире великой свободной стране. Россия диктует свою просвященную волю всему человечеству. И — мне, среди сорока миллионов безработных, нищих и прочих, обойденных ее величием. Понимаете, не тем, о ком вам кричат сытыми голосами ваши демократические газеты, а