В никуда - [33]

Таксист притих и бросил на меня взгляд в зеркало заднего вида.

– Шутите? Да?

– Шучу.

– В Америке нет коммунистов.

Разговор меня немного развлек, но я валился с ног и чувствовал раздражение. Я снова посмотрел в окно. Мы въехали в старый Сайгон и повернули на бульвар, где таблички гласили, что он назывался Фандинфунг. Я вспомнил, что здесь где-то был католический собор, и тут же увидел шпиль над низкими, во французском стиле, домами.

– Мой отец был солдатом, – заявил мой новый приятель. – У него был американский ami[20]. Понимаете?

– Бьет, – ответил я одним из немногих оставшихся в голове вьетнамских слов.

Таксист снова посмотрел на меня, и мы встретились с ним взглядами. А затем кивнул и вернулся к управлению машиной.

– Пленный. Никогда его больше не видел.

– Жаль.

– Долбаные коммунисты. Да?

Я не ответил. Только сейчас понял, как невыносимо устал. Вернулся – спасибо тебе, Карл.

Мы оказались на главной магистрали Сайгона – улице Лелой и подъехали к отелю "Рекс".

Когда я служил пехотинцем, то вообще не видел Сайгона: в город разрешалось выходить только по торговым делам. А какие торговые дела могут быть у рядового? Но немного познакомился с ним во время недолгого пребывания в роли военного полицейского. Живое было местечко, но как ни крути – осажденная столица: огни постоянно притушены, транспорт по большей части военный. В стратегических пунктах укрепления из мешков с песком, откуда вьетнамские полицейские и солдаты приглядывали за порядком. На окнах ресторанов и кафе – мелкие решетки, чтобы местные вьетконговцы не бросали с мотоциклов в расплачивающихся посетителей взрывпакеты и гранаты. Но, несмотря на войну, была в этом городе неистовая энергия, joie de vivre[21], и по иронии судьбы расцветала она в тот момент, когда за стенами правила смерть и близился конец.

Нынешний Сайгон, нынешний Хошимин тоже выглядел энергичным, но без военной истерии, которая охватывала город каждый вечер. Я заметил на удивление много рекламы: "Сони", "Мицубиси", "Кока-Кола", "Пежо", "Хонда" – в основном японские, корейские, американские и французские товары. Коммунисты сколько влезет могут объедаться дерьмом, но пьют они колу.

Мы остановились перед входом в отель "Рекс". Мой приятель щелкнул замком багажника и вышел из машины. Привратник открыл мне дверцу, а посыльный выхватил из багажника вещи.

– Добро пожаловать в "Рекс", сэр, – произнес привратник на хорошем английском.

А таксист подал визитную карточку.

– Я мистер Иен. Позвоните мне, и я покажу вам город. Запомните – мистер Иен. Я очень хороший гид.

Поездка до гостиницы стоила четыре доллара, и я дал мистеру Иену лишний доллар на чай.

Иен оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и быстро сказал:

– Тот человек, он из полиции безопасности. Сказал, что еще встретится с вами. – Иен прыгнул в машину и тут же укатил.

А я направился в отель "Рекс".

Меня встретил мраморный вестибюль смутно французской архитектуры. С потолка свисали хрустальные люстры, по стенам стояли горшки с растениями. Работали кондиционеры. Одним словом, здесь было намного приятнее, чем в кабинете полковника Манга.

И еще я заметил, что вестибюль украшен к празднику Тет: наблюдать его здесь мне довелось и в 68-м, и в 72-м. В больших вазах стояли цветущие ветви фруктовых деревьев, а в середине зала – огромное кумкватовое дерево[22].

В вестибюле было малолюдно и довольно тихо – уже перевалило за полночь.

Я подошел к конторке, и со мной поздоровалась миловидная молодая вьетнамка, которую, судя по ее нагрудному значку, звали Лан. Она приняла ваучер и попросила паспорт. Я подал ей визу. Она улыбнулась и снова попросила паспорт.

– Паспорт задержан полицией, – сообщил я.

Ее приветливая улыбка померкла.

– Извините, но, чтобы вас поселить, нам требуется паспорт.

– Но если вы меня не поселите, откуда полиция узнает, где я нахожусь? Я дал им ваш адрес.

Моя логика произвела на нее впечатление. Девушка отошла к телефону, немного поболтала и повернулась ко мне.

– До вашего отъезда мы оставим вашу визу у себя.

– Прекрасно. Только не потеряйте.

Лан пробежалась пальцами по клавиатуре японского компьютера.

– Горячее время, – объяснила она. – Много людей съезжается на праздник Тет. И погода хорошая.

– Жаркая и липкая.

– Просто вы приехали из холодного климата. Привыкнете. Вы у нас уже останавливались?

– Много раз проходил мимо в семьдесят втором.

Лан вскинула на меня глаза, но ничего не сказала. И за мои полтораста баксов в сутки предоставила люкс. Отдавая ключ рассыльному, она пожелала:

– Приятного времяпрепровождения, мистер Бреннер. Сообщите консьержке, если вам что-нибудь потребуется.

Мне требовался паспорт и чтобы проверили, как у меня с головой. Но ей я ответил:

– Спасибо. – Я не собирался никому сообщать о своем благополучном прибытии. Наоборот, ждал звонка от связного. Не исключено, что он уже звонил и удивлялся, почему я еще не в номере.

– Чак мунг нам мой, – сказала Лан. – Счастливого Нового года.

Вьетнамский я почти забыл, но когда-то славился неплохим произношением и сумел спопугайничать:

– Чак мунг нам мой.

– Очень хорошо, – улыбнулась Лан.

Я последовал за рассыльным к лифтам. Вьетнамцы в основном приятные люди – вежливые, добродушные, доброжелательные. Но под безмятежной улыбчивой буддийской наружностью таится взрывчатое вещество.