В неизведанные края - [139]

Возле бугра удобный заливчик, как раз для завтрака. Пока варится чай, мы с Ковтуном забираемся на бугор, чтобы взглянуть на тундру. Из травы в разных местах взлетают гусыни; они сидят на гнездах, устроенных между кочками, и подпускают очень близко. В несколько минут мы набираем 25 больших тяжелых яиц и несем их вниз, чтобы изготовить яичницу. Елшин в это время ходил на охоту и принес пару гусей. Большинство гусей, гнездящихся в низовьях Чауна, – белоголовые казарки, сравнительно небольшие; более крупных видов гусей мы не встречали. Наша флотилия двигается дальше по полноводной реке. Налево отходит широкая протока – это и есть устье Алькаквуня, истинное положение которого мы так и не могли узнать зимой. Течение становится быстрее. Чтобы выгадать в скорости, мы идем под самым берегом. Появились кусты; между ними на островах сидят на гнездах гусыни и удивленно глядят на нас, не зная, надо ли скрываться или лучше притаиться и переждать. Самки куропаток сидят на гнездах в траве между кочками, а самцы стерегут тут же на кустиках. Самец почти весь белый и, выделяясь среди зелени, привлекает к себе внимание хищников. А серая самка и гнездо в траве останутся незамеченными. Так маленький самец куропатки трогательно жертвует собой для охраны потомства.

Километрах в пятидесяти от устья характер реки резко меняется: вместо одного глубокого извилистого русла она образует ряд проток, текущих между галечниками и маленькими островами. Сейчас весенний уровень метра на два-три выше нормального, вода покрывает все эти галечники и даже часть островов, и Чаун мчится мощным мутным потоком шириной в два километра, а местами, вместе с островами, – до пяти. Берега низкие, кругом только плоская тундра, и от этого водная равнина кажется еще безбрежнее.

Путешествие наше становится труднее: скорость течения велика, восьмисильный мотор едва тянет лодки. Под берегом идти можно не везде, и нам приходится выходить на середину проток, где мотор уже не в силах справиться. Мы приспособились помогать ему в этих случаях – одновременно гребем изо всех сил. У берега же, когда мотор начинает сдавать и лодка ползет обратно, кто-нибудь выскакивает на берег и впрягается в бечеву. Это тем более просто сделать, что вода идет вровень с берегами, а иногда и переливается через край прямо в тундру.

Бывают и опасные моменты, когда берег делает крутой поворот и лодка, обогнув угол, выскакивает на сильную струю. Связкой из трех лодок управлять плохо: вторая лодка «запоперечивает», и волна заливает ее.

На четвертый день мы доходим до устья Мильгувеем. По реке мы сделали 100 километров – хорошее достижение для моторной тяги во время весеннего паводка. Елшин хочет вернуться назад со своим мотором, но мне удается уговорить его пойти еще немного с нами, так как помощь мотора нам пока необходима.

Река стала еще полноводнее, коричневые волны переливаются через берега прямо в тундру. Как идти с бечевой по этому топкому, болотистому, залитому водой берегу? Нигде не видно ни отмели – только кусты и болота.

На устье Мильгувеем, где зимой стояли чукчи, сейчас пусто и лишь несколько обломков оленьих рогов остались на месте яранг. Чукчи откочевали к берегу моря или в горы, потому что летом в равнине оленей заедают комары.

Еще один день мы идем с помощью мотора и затем сами принуждены отказаться от него. В этой части реки много мелких отмелей, которые приходится огибать по стержню, и мотор уже не в силах тащить три лодки против быстрого течения. Если бы мы имели возможность идти с одной только моторной лодкой, мы могли бы, вероятно, добраться по такой высокой воде до самых гор.

19 июня мы помогаем Елшину нагрузить его лодку, отдаем ему весь лишний груз; он заводит мотор и уносится вниз по течению со скоростью поезда. Но вода была так велика, что лодка Елшина нигде не задела за дно. В тот же вечер он вышел к устью Чауна.

Мы с некоторой грустью перешли сразу из XX в XV век, к тому способу, которым казаки поднимались по сибирским рекам.

Двое из нас взяли лямки и пошли по берегу, а двое сели в лодку. Сначала мы думали, что мы по очереди будем отдыхать в лодке, но оказалось, что работы там не меньше, чем на берегу. При таком сильном течении, при отсутствии хорошего бечевника приходилось всем четверым работать весь день. Шедшие по берегу должны были продираться сквозь кусты, превышающие рост человека; при этом тянул лямку только один, а другой перебрасывал ее через кусты, чтобы не «зарачило» (не зацепило). То надо было переходить через протоки, то брести наискось через покрытые водой отмели, чтобы вывести лодку на глубокий фарватер. При этом трудно определить, как глубока протока, и часто случалось, что высокие резиновые сапоги были недостаточны и человек погружался в холодную воду до пояса.

Находящиеся в лодке должны также быть очень внимательными. Рулевой не только правит лодкой – там, где нужно обходить мели или заросли кустов, недостижимые для бечевы, он берет шест и вместе с сидящим на носу пропихивает лодку вверх. На мелких перекатах оба соскакивают в воду и ведут лодку «бродком», то есть толкают ее. Но так или иначе мы двигаемся вверх. Вот уже холмы Теакачин; здесь Чаун разделяется на две реки – Малый Чаун, по которому мы уже поднимались зимой к озеру Эльгытхын, и реку Уваткын, главную вершину, берущую начало на стыке Анадырского плато и Северного Анюйского хребта. С холмов у реки можно посмотреть на Чаунскую равнину и горы на юге – наш кругозор вот уже восемь дней ограничен рекой, кустами и болотами.