В небе Молдавии - [24]

- Ну, что глаза разула? - умышленно грубо спросил я, подходя к девушке. - Парней не видала?

В ответ она лишь слегка улыбнулась. Об этом можно было догадаться по тому, как шевельнулась небольшая родинка на щеке около глаза да чуть дрогнули большие ресницы.

- Чего скалишься-то? - продолжал я, начиная уже стесняться своего грубого тона.

Незнакомка вдруг заливисто расхохоталась. Серые глаза ее сузились, на длинных ресницах запрыгали озорные огоньки. Я тоже улыбнулся. Исподтишка внимательно осмотрел себя. Ничего такого, что могло бы вызвать смех. Заглянул в ее насмешливые глаза. Они приветливо улыбнулись, но с хитринкой, и эта хитринка почему-то взволновала меня.

- Откуда ты взялась?

- С завода. - Она махнула тоненькой рукой в сторону мельницы. - А я тебя знаю. Ты на летчика учишься.

- Ну что ж, будем знакомы... Григорий!

- Будем! - ее теплая ладонь крепко пожала мои пальцы. - Надя. Работаю в лаборатории.

- А здесь как очутилась?

- Искупаться хотела. Иду и гляжу - ой, умора! Парень бабской работой занимается, да так неумело. Вот!

Она снова звонко рассмеялась: Было в ее смехе что-то доброе, сердечное, отчего на душе у меня сразу потеплело.

- Побегу искупаюсь. Подождешь? А то давай вместе?

И не успел я ответить, как она отбежала к пруду под куст и стала раздеваться. Сняла кофточку, темную юбку, аккуратно свернула их, поискала место, куда бы лучше положить, и задорно посмотрела в мою сторону:

- Чего уставился? Девчонок без юбок не видел? Через секунду тоненькая фигурка скрылась под водой.

Меня будто закружило в горячем вихре. Я отбросил назад непокорные рыжие волосы, крикнул срывающимся голосом:

- Берегись, Надюшка! - и с разбегу нырнул в пруд. Мы купались до темноты, а когда вылезли из воды, на мельзаводе, в прилегающем поселке уже зажглись первые огоньки.

- Посидим? - Я указал на разостланный, еще не просохший комбинезон.

- Ладно, - доверительно просто согласилась она. - Только оденусь.

- Зачем? Так лучше.

На щеке ее слегка дрогнула родинка.

- Глупый ты. Возьми-ка лучше полотенце да вытри мне спину.

С удивительной робостью принялся я выполнять ее просьбу. На ветвистой березе зачирикала какая-то птичка и тут же смолкла, словно боясь помешать странной музыке в моей груди. Я слышал все и ничего. Во мне звучала своя прекрасная песня, и все живое вторило ей.

Я видел перед собой только эту девушку, только ее одну, и она была для меня тогда воплощением всех совершенств мира. Хотелось прыгать от радости. Почему? Мне еще трудно было разобраться в этом удивительном чувстве.

Я так старательно и так нежно тер загорелую, бархатную спину Нади, что она недовольно выхватила полотенце, но, увидев взволнованное выражение моего лица, громко прыснула:

- Глупый ты... - И пошла одеваться.

А потом мы сидели под молчаливой березой, скрытые ветвями от всего окружающего.

Вода в пруду была совсем тихой, застывшей. На противоположном берегу над соснами вставала луна, огромная, точь-в-точь как медный бабушкин поднос, начищенный до золотистого блеска. Надя мечтательно смотрела на нее, потом задумчиво проговорила.

- Сколько на эту луну глаз любовалось, сколько о ней стихов написано и печальных, и счастливых, а она все такая же, - то заставляет волноваться, то грустить! Почему бы это?

Я промолчал. Не так уж часто приходилось мне в ту пору интересоваться луной, да и то лишь как источником освещения дороги, когда я поздней ночью возвращался на велосипеде из аэроклуба.

- Какая красивая дорожка протянулась! Прямо к нам под ноги, по-детски восхищалась Надя.

Действительно, через весь пруд луна перекинула серебристый мост. Она как будто приглашала пройти по нему в свой волшебный мир.

Надя осторожно высвободила свою руку и повернулась ко мне лицом. Я перевел свой взгляд на поселок в огнях, на искрящуюся водную гладь и чувствовал, что Надя продолжала смотреть на меня, будто старалась определить: хороший я человек или плохой, умный или недалекий, смогу ли хоть крепко обнять ее. Впрочем, она, вероятно, ничего подобного и не думала.

Я обернулся к своей спутнице. Надя встала с земли, прислушалась к шепоту листьев, к далекой мелодии репродуктора.

- Ну, пойдем, а то... - Она не договорила и как-то особенно тепло посмотрела мне в глаза.

Надя побежала по тропинке туда, где сиял огнями завод.

- Можно, я провожу тебя?

- Пожалуйста. Только до домика, где живет Женька Вершигора.

- Что, боишься его?

- Не боюсь, неудобно. Он же секретарь комсомольской ячейки. Да и к чему лишние разговоры?

Мне почудилась в ее голосе грустная нотка.

Мы остановились у овражка. Здесь начинался поселок. Говорили о чем-то незначащем, но тогда все для нас было исполнено глубокого смысла.

- Надя, когда встретимся?

- Не знаю.

- Но мы должны встретиться, - взволнованно сказал я.

- Ладно, - она потупила голову, - приходи завтра...

- Куда?

- Сюда.

И, вырвав руку, побежала по тропинке.

А я вернулся к нашей березке. Лег в траву и долго смотрел в бесконечный звездный мир. Звезды то затуманивались, то ярко вспыхивали, совсем как Надины глаза...

Ох, уж эти мне воспоминания! Надо им было нахлынуть как раз сейчас, когда давно б пора собраться с мыслями, припомнить мельчайшие детали полета, чтобы внятно доложить о случившемся. О чем же еще писал отец?.. Что-то насчет деревни. Теперь вроде стали жить лучше. Многие обстроились, только сам он все не соберется подвести новый сруб под свою хату. "А на большее деньжонок не хватает", - писал он. "Обязательно вышлю денег, решил я про себя. - И строиться помогу, вот приеду в отпуск...".