В небе Каспия - [4]

– Так вот… – и, замявшись, Орлов всё же не назвал старшего по его странной фамилии. – Так вот, Федот, – заканчивал разговор Орлов, – завтра будем тремя самолётами вывозить. Организуй порядок, как я говорил.

Вскоре самолёт, пробежав по льдине, отскочил от неё и, легко устремляясь ввысь, развернулся в обратный путь. Непродолжительный полёт – и вот амфибия, замедляя бег, катилась по песчаному острову.

– Ну, как? – заломив на затылок кубанку, таинственно спросил директор пилота. – Ну, как разведка? – повторил он, тяжело и часто дыша. – Ба-а! – вдруг удивлённо протянул он, завидев в кругу ловцов рыбачек. – Дочурки! Дорогие! – обнимая их, причитал он. Но набежавшие женщины быстро отбили у него девчат.

– Нюська! Шурка' – слышались их имена.

– Милые! Нюська! Шурка!..

А над воплями и гомоном взлетали звонкие, радостные детские голоса:

– Нашли! Относных нашли! Живы все! Живы-ы-ы!

Женщины обнимали, целовали молодых рыбачек, обливая их горячими, неудержимыми слезами. Каждой хотелось подольше задержаться в объятиях, но их оттаскивали другие.

– Красавицы вы наши! Царицы морские!..

Привезённые со льдины рыбачки часто, часто хлопали пушистыми ресницами. Невольно влага заволакивала им глаза, туманя взор. По щекам покатились крупные слезинки…

– Беда с бабами, – качая головой, сокрушённо проговорил директор, – и с горя плачут, и с радости…

– Ну так, – как бы опомнившись, – продолжал он, – а за остальными завтра?

– Да. С утра начнём, – ответил Орлов. «А вдруг непогода», – тут же подумал он, и сердце его как-то тревожно и часто забилось.

* * *

– Я как в зеркало смотрел! Я это предчувствовал!..

– Не волнуйся, Пётр, день только начинается, – успокаивали раздосадованного Орлова товарищи, – на дню ещё десять перемен будет.

Прошло всего несколько минут, как три амфибии, рассекая морозный воздух и будоража утреннюю тишину, устремлялись к морю. Рокот моторов летел над застывшей в зимней спячке дельте, заполняя покрытые льдом, как хрустальные, протоки, вплетаясь в дремавшие по берегам камыши, подымая людей в сёлах…

А из далёких морских просторов навстречу самолётам валил и валил туман. Его огромные бело-серые волны подкатывали к берегу, извивались змеёй и ползли вдоль переплетённых камышовых зарослей.

Встретив непогоду, пилоты решили переждать и произвели посадку у приморского села.

– Будет, будет! – понурив голову, сердито, будто передразнивая, повторял Орлов. – Вот уж засели. Ждём, когда это будет, – и он посмотрел в бесконечную голубую высь, а затем на горизонт, проступавший сквозь утреннюю дымку. Ослеплённый взор его остановился на исчезающей бледнооранжевой заре. Её всё больше заливало холодным, ярким светом встающее солнце. Косые лучи, озарив морозный день, скользили по оголённым верхушкам деревьев, по плотному лесу золотистого камыша, по хмурому, негодующему лицу Орлова.

– Здесь погода, а в море сам чорт её не поймёт! – и, в сердцах бросив на землю лохматую перчатку, он пошёл прочь от самолётов.

– Ну, Миша, командир у тебя. Прямо кипяток, – покачав головой, сказал пилот Силин и уставил сверлящий взгляд всегда прищуренных глаз в широкую спину Орлова. – Не понимаю? Пожар, что ли? Куда торопиться? – и он вставил свою излюбленную пословицу: – Тише едешь, дальше будешь.

– Да, далеко. Слишком далеко будешь, только от того места, куда стремишься, – вступился бортмеханик Михаил Ковылин. – Всегда Орлов на деле горяч, а тут вот, как на грех, словно на мель сели, – и, укрывая чехлом мотор, добавил: – Полёт для него, что валерианка. Ему бы в воздух сейчас…

– Поди-ка, Коленька, верни друга, – прервал механика Силин, – ты с ним знаешь как… – и, растянув улыбку на скуластом лице, закончил: – А то, гляди, и в прорубь ухнется.

Пилот Рожков только строго сверкнул на него и молча пошёл за Орловым.

Про таких, как Рожков, обычно говорят: это человек невозмутимый. Сам он, казалось, был наполнен спокойствием, добротой и весельем. Всем он был по душе, и, любя, его звали просто Коленькой.

Свою профессию он любил. Увлекал его каждый полёт и если почему-либо полететь не удавалось, то боль досады он растворял в самом себе, всегда спокойно говоря: «Что же поделаешь».

– Пётр! – сочувственно окрикнул он. – Подожди!

Орлов, нервно перебирая в руках шлем, остановился.

Лёгкое дуновение ветерка играло в его волосах. Повернув голову с раскинутой ветром пышной шевелюрой, он с удивлением, будто впервые, рассматривал широко шагавшего плечистого Рожкова.

– Ну, что ты, право, – подойдя, заговорил Рожков. – Чувствуешь, ветер потягивает? Разгонит туман.

Орлов из-под нахмуренных бровей взглянул в продолговатое лицо Рожкова и сумрачно сказал:

– Ждут нас, Коленька. Я обещал. Ведь на пловучей льдине не дом отдыха…

– Ну, что поделаешь, – разведя руками, ответил Рожков в тон ему, – а шлем-то надо одеть.

– А что, если ещё попробовать? – и Орлов вопрошающе заглянул в чёрные глаза Рожкоза, близко сидящие к нависшему над тонкой губой носу.

– Конечно, конечно! – тут же поддержал он, – слетай, поразведай, а мы подождём.

– Бывает же так, – вдруг просияв, продолжал Орлов, – в чернях[1] туман, а дальше в море его и нет, – и, приподнимаясь на носки, громко крикнул: