В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [16]

Приближался срок окончания моего пребывания в аспирантуре. В это время начиналась подготовка работ по программе Международного геофизического года (МГГ) – 1957–1959 гг. Сотрудники отдела гляциологии нашего Института предложили мне принять участие в зимовке в Арктике на Земле Франца Иосифа. Об этом предложении я сказала моему руководителю проф. Б. Л. Дзердзеевскому – заслуженному полярнику. Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Нет. Мы найдем Вам здесь место. В крайнем случае – на Загорском стационаре». Проф. Б. Л. Дзердзеевский в 30-е годы руководил метеорологическим обслуживанием всех экспедиций в Арктике, был на зимовках, в том числе на о. Рудольфа в течение всего времени дрейфа «СП-1». Он прекрасно представлял меня в этих суровых условиях Арктики.

После окончания аспирантуры я один месяц была лаборантом. Затем получила место в штате – м.н.с. в отделе климатологии и гидрологии. Это был заключительный момент моей аспирантской жизни.

Завершение нашей учебы и на географическом факультете МГУ, и в аспирантуре Института географии совпало с событиями, глубоко потрясшими не только нашу страну, но и мир. Март 1953 г. – смерть Сталина – растерянность и слезы у студентов и профессуры. 1956 год – доклад Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС. Эти оба события за короткий период времени с такой огромной «психологической амплитудой» – нас можно было только пожалеть. Хорошо известно, что содержание доклада оказалось столь чудовищным, что быстро вышло за пределы не только осуждения «Культа личности». Недаром соратники, еще находящиеся у власти, осудили Хрущева: «что он творит, не ведает что!» (М. Геллер, А. Некрич. Утопия у власти. Лондон, 1986). Это действительно было так. Но все восприняли это, как надежду на «большие перемены».

Все-таки хочется заметить, что не все так воспринимали это событие, как молодежь, воспитанная в традициях советской идеологии. По-другому отнеслось к этому старшее поколение, в своем большинстве – интеллигенция. В сталинские годы многие, кому повезло не стать жертвами, были свидетелями, молчаливыми наблюдателями. Их реакция была как торжество справедливости, пусть с запозданием, но свершившееся. Вспоминая своих самых близких, скажу, что их ничего не удивило в этом «откровении».

Подобно цепной реакции эта весть распространилась по всей стране и вышла за ее пределы, охватив, прежде всего, страны социалистического лагеря. В те дни мы горячо обсуждали, сопереживали, с напряжением слушали информацию, сообщения по радио и в печати о событиях, в центре которых стояла Венгрия. Вряд ли до нас доходила правда. Правдивая картина этих событий была освещена позднее, в частности, все в той же монографии, указанной выше. Наше восприятие было таковым, что в первые дни еще можно было открыто и смело выражать свое мнение. При этом в моем аспирантском окружении все были единодушны. И вдруг замолчали, оставив как бы все при себе. Более того, среди нас были такие, которые кардинально изменили свое мнение и стали поддерживать официальную линию. Это были те среди нас, кто был ближе к партийной «кухне». Нам же оставалось ясным одно, что «слова» могут быть для нас опасными. Замолкли наши дискуссии. Венгерские события вошли в историю как «кровавая осень 1956 г.».

Борис Львович Дзердзеевский

В год моего прихода в ИГАНе во главе отдела климатологии и гидрологии стоял проф. Борис Львович Дзердзеевский (см. посвященный ему отдельный очерк № 3.11). Он бессменно руководил нами 20 лет. В отношениях с сотрудниками отдела Б.Л. всегда сохранял дистанцию. И в этом большую роль играла форма обращения: только по имени и отчеству и всегда на «Вы». Иногда сотрудники позволяли себе критиковать Б.Л., но только за дверью кабинета. А так он оставался авторитетом для всех и вызывал только уважение.

Мое первое знакомство с Б.Л. относится к студенческому времени, когда он нам читал на кафедре геофака МГУ курс «Синоптическая метеорология». Он произвел на нас сильное впечатление: высокий, стройный, одетый в английском стиле – строго и элегантно – он имел западноевропейский вид. Маленькая острая бородка придавала ему аристократичность. В среде полярников его называли «Мефистофель». Он также оставался для нас примером воспитания в традициях старой школы.

Может быть здесь будет уместным привести некоторые факты в подтверждение сказанного. В 60-е годы Б.Л. был в числе делегатов, приглашенных Американской Академией Наук в Штаты. При встрече Бориса Львовича ошибочно принимают, вместо акад. И. П. Герасимова, за главу делегации. Замешательство быстро разъяснилось, но И. П. Герасимов не мог забыть, что вид Б.Л. был более внушительным, чем его. Еще одна деталь. В общении, на приемах нам было не всегда легко ориентироваться в тонкостях этикета. Исключением был Б.Л., светски воспитанный, у которого в таких ситуациях проблем не было. Еще один момент, связанный все с тем же посещением Америки. В это время по всей нашей стране звучит призыв: «Догнать и перегнать Америку»! Сколько это породило анекдотов! На Ученом совете выступает с впечатлением от поездки уважаемый д.г.н. В. П. Гричук. Он сказал искренне: «Чтобы нам догнать Америку надо лет 200–300». Высказывание было смелое на фоне Хрущевского призыва. Б.Л. был большим дипломатом и политиком и подобную неосторожность не допустил.