В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [123]
Итак, вот и граница. Проявляя трогательную заботу о территориальной целостности Грузии, российские пограничники сначала отказываются выпускать наших французских коллег в Абхазию. Наши друзья признались позже, что в томительные минуты переговоров со стражами границы они молили Бога, чтобы пограничники проявили твердость и не позволили нам перейти Рубикон, отделявший относительно цивилизованный мир от непризнанных гор и берегов Абхазии. Однако молодой лейтенант уступает моим уговорам: срабатывает бумага из нашего Института, удостоверяющая гуманность наших задач. Абхазские пограничники, изнывающие от зноя и скуки, не выражают никакого удивления французскими паспортами, и мы преодолеваем наконец несколько десятков метров, отделяющих Свет от Тьмы.
Сухуми в развалинах, 1994 г.
На другом берегу Псоу мы нанимаем старую «Волгу». Вид ее ужасен: мятые бока, оторванный передний бампер, кое-как примотанный проволокой капот, ветровое стекло все в мелких трещинах. Водитель объясняет, что машину угнали грузинские солдаты, он случайно нашел ее брошенной после аварии в кювете, а денег на починку нет. Да, собственно, и чинить пока негде.
В те минуты я впервые в жизни чувствую, что такое война – не в кино, а в реальности. Дорога идет сначала по узкой «полке» между лесистыми и крутыми горными склонами и отвесным уступом к морю, к которым лепятся брошенные санатории с пустыми глазницами окон. Внизу виднеется непрерывная полоса пляжа с покосившимися основаниями тентов и кабинками для переодевания, а вдоль нее – проржавевшие рельсы с оборванными контактными проводами. По этой магистральной железной дороге еще совсем недавно стучали один за другим поезда со всех концов Советского Союза к кавказским курортам, в Грузию и Армению. Попадаются и коробки вокзалов, построенных когда-то в «тропическом» стиле. Вокруг ни души… Прежнее – только сверкающее, манящее море и безоблачное голубое небо.
Потом горы отступают, и в буйной растительности можно проследить строчки бывших виноградников, садов и чайных плантаций. Вот и Гагра – один из самых популярных советских курортов, известных роскошным приморским парком при въезде в город. Именно здесь в течение месяца шли ожесточенные бои: в глаза сразу бросаются сгоревший автовокзал, остовы бронетехники и грузовиков. А в парке – абсолютное торжество всепобеждающей природы: где же каскады прудов, аллеи с редкими растениями, лебеди и золотые рыбки? Тишина запустения. Как быстро, ведь всего пару лет назад здесь гуляли толпы отдыхающих!
Дальше – блок-посты, суровые молодые люди с автоматами. После кратких объяснений нас пропускают дальше. Наконец, впереди Сухум. На въезде – двенадцатиэтажные башни с проломами от артиллеристских снарядов. В каждой несколько этажей разрушено и выгорело, но выше и ниже – жизнь: окна затянуты полиэтиленовой пленкой. Стекло – все еще слишком дорогой и дефицитный материал. Целые улицы мертвых домов: блочные пятиэтажные и в окружении одичавших садов – добротные когда-то двухэтажные семейные особняки с балконами по периметру. Без окон и дверей, часто без крыши. Вот на остатках перекрытий на высоте пятого этажа чудом повис холодильник. Огромное здание правительства Абхазии – главная мишень, символ контроля над городом; оно полностью выгорело. Сквер на одной из центральных площадей превращен в кладбище, даты смерти на всех могилах близкие: 1993. И годы рождения, как правило, тоже близкие, недавние. Пустынная, выгоревшая набережная с остовами гостиниц, кафе и ресторанов. И опять рядом в тишине – сверкающее, равнодушное, великое в неизменности и безбрежности море, сияющее южное солнце, пальмы, голубое небо и пустынные пляжи.
Оставленный грузинский дом в Очамчире, 1994 г. Таких тысячи.
Подъезжаем к зданию, занятому несколькими министерствами непризнанной республики. Обстановка напоминает фильмы о революции. Все министерство – несколько классных комнат. Неумелые секретарши что-то выстукивают на старых пишущих машинках. Министра, обещавшего нас опекать, нет на месте. Ждем его у входа. Интеллигентного вида человек славянской внешности с портфелем интересуется целью нашего визита и представляется профессором местного педагогического института. Завязывается разговор, наш собеседник начинает рассказывать нам об истории Абхазии с древнейших времен. Министр сильно задерживается, мы по-прежнему стоим на ступеньках. Речь профессора академична, размеренна, полна фактов. Через час этой необычной уличной лекции для четверых он достигает XV века, и до нас наконец доходит, что профессор явно не в себе: наверное, последствия войны… Лекция продолжается, но из развалин соседних домов появляется новый персонаж: непричесанная женщина лет 50 укачивает на руках большую куклу, нежно разговаривая с ней, как с ребенком. Кружит вокруг нас, напевая колыбельные, а кукла все никак не может «заснуть». Поставленный голос, правильная речь – кем была эта женщина в прежней жизни? Никогда не забуду эту сцену. Показывается наконец наш министр, и стараясь сохранить академическую учтивость, мы с большим трудом прерываем профессора, так и не узнав, как жила Абхазия в XVIII веке.
