В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [109]
Совещание экспертов – цели и программа будущего стационара обсуждаются непосредственно в заповеднике. Слева направо: Ю. Л. Раунер, А. П. Гальцов, А. И. Будаговский, Д. Л. Арманд, Л. Н. Соболев, М. И. Львович и другие участники.
Обучение продолжалось и в последующие годы – я стремился узнать какими методами, какие задачи решали основные тематические группы, работавшие на стационаре, какие были получены результаты. Групп было много. Кроме уже упомянутых гидрологов работали климатологи, ботаники, почвоведы, зоологи, геохимики, геоморфологи, картографы. Потом появились специальные группы, занимавшиеся дистанционными исследованиями, моделированием и др. В каждой из этих групп я проводил немало времени, в меру возможностей участвуя в выполнении простых наблюдений и заданий, не требовавших сугубо специальной подготовки.
Моя всеядность первых лет работы на стационаре объяснялась двумя обстоятельствами. Во-первых, сочетанием присущего моему характеру любопытства со свободой, предоставленной мне моим непосредственным руководителем и научным руководителем всего стационара Давидом Львовичем Армандом. Во-вторых, перспективной задачей, поставленной Армандом – найти собственную тематическую нишу и постараться сделать ландшафтные исследования на стационаре адекватными содержанию и уровню компонентных.
Тут нужно заметить, что присутствие и совместная работа на стационаре многих специалистов разного профиля – это всегда замечательная возможность взаимного обучения. В нашем случае этому способствовало и тесное пространственное сосредоточение объектов наблюдения – площадь Стрелецкого участка заповедника, где располагались база стационара и большинство опытных площадок, составляла всего лишь около 5 тыс. гектаров. Примерно половина приходилась на дубравы, половина – на степь.
Строгий заповедный режим тоже вынуждал нас к комплексности и взаимодействию. Преданный природоохранному делу, опытный директор заповедника Алексей Михайлович Краснитский внимательно следил за сохранностью территории.
На все виды работ, связанных с нарушением растительного покрова и почвы, требовалось его особое разрешение. И если уж кто-то получал возможность выкопать почвенный разрез, об этом узнавали все и старались использовать его максимально. Почвоведы с геохимиками делали описания и брали образцы, гидрологи исследовали водно-физические свойства почвы, ботаники определяли распределение и массу корней, зоологи занимались определениями почвенной фауны. И все – в одном разрезе. Иногда, по техническим причинам представители не всех, а лишь двух-трех тематических отрядов могли успеть обработать такой разрез. В этом случае они сами старались выполнить весь комплекс работ. Естественно, это требовало специальных навыков и оказывалось возможным благодаря взаимному обучению.
Опыты по определению скорости разложения опада.
В период максимальной активности полевых работ вместе со студентами, выполнявшими роли лаборантов и коллекторов, на стационаре собиралось до ста человек. Действовала общая столовая, обустраивался палаточный лагерь. Этим большим лагерем управлять было непросто. У всех отрядов были свои особенности режима работы, свои сроки приездов и отъездов на другие объекты исследований, свои бюджеты. Нужно было тщательно планировать снабжение стационара продуктами, оперативно управлять работой экспедиционных автомашин. Всем этим с большим или меньшим успехом и изобретательностью занимался зам. руководителя стационара. Некоторые забавные детали запомнились. Так, Валерий Барымов, много лет выполнявший обязанности зам. руководителя стационара, еженедельно выдавал начальникам отрядов листок для расчетов. Питание в столовой там измерялось в «едоднях», а если сотрудник отряда кормился неполный день, то и в «едоразах». Удивительные термины. Но мы привыкли к ним. Возможно, потому, что были хорошо осведомлены о колхозных трудоднях.
К вечеру, часам к восьми, основные полевые работы и ужин закачивались. Давид Львович Арманд, Владимир Маркович Фридланд, Юрий Львович Раунер, Юрий Иванович Чернов, Леонид Николаевич Соболев, Александр Моисеевич Грин, приезжающие на стационар коллеги из других стран выступали перед нашей пестрой аудиторией с докладами, лекциями, рассказами. С ними всегда можно было поговорить, спросить у них совета, обсудить насущную проблему. Наша жизнь в эти месяцы отчасти напоминала летние полевые школы. Во всяком случае, для любознательных людей возможности обучения она открывала богатые. Плодотворной она была и для заинтересованных студентов.
Но случались и курьезы «обучения». Некоторые студенты, не обнаруживающие должного внимания и исполнительности, к ответственным работам не допускались. Один из таких студентов, с запоминающейся фамилией Шпиякин, никак не мог смириться с такими ограничениями. Полагая себя несправедливо дискриминированным, он старался незаметно подглядывать за проведением работ, от которых его отстраняли, а потом самостоятельно и довольно неуклюже проделывать нечто подобное – чтобы собрать собственный ценный полевой материал и прославиться.
Моя палатка стояла на краю лагеря, на небольшом удалении от основного поселения. И вот однажды среди ночи я проснулся от странных звуков. Обычные ночные звуки леса мне были хорошо знакомы. Эти же ни на что не были похожи. Пришлось вылезти наружу. Увидел я того самого Шпиякина, утащившего у зоологов энтомологический сачок, и усердно, как метлой, этим сачком скребущего по траве вокруг моей палатки. Оказалось, он слышал разговор зоологов об укосах ночных насекомых и решил отличиться.
