В направлении Окна - [10]

Поэтому такие события, как ознакомление нового техника с его хозяйством, топливно-заправочной самоходной установкой «Магирус», и то, какие кренделя поначалу выписывал на ней техник, ничуть полковника не развлекли. На 186-й на Ригль-18 была ориентирована криптонская Двенадцатая авиадесантная дивизия, и без поддержки справа и слева Кергиани мог ей противопоставить лишь свои двадцать два самолета с наспех укомплектованными экипажами, которых могло не хватить и на двадцать минут боя. Они контролируют перевал трассы — к счастью, по космосу нельзя летать куда глаза глядят, надо придерживаться известных или пусть не очень известных, но все же кем-то проложенных, трасс, иначе рискуешь или вовсе пропасть, или, что еще хуже, разделить участь «Летучего Голландца», — но дешево же стоит их контроль. Теперь следовало ждать приказа об изменении дислокации или какого-то хода противника, проясняющего диспозицию. Кергиани смотрел на часы. Не было ни приказа, ни противника. Огромный, более километра в поперечнике, октаэдр станции висел в пространстве, растопырив в мертвенном свете неразбериху причальных галерей, пирсов, тестерных штанг, антенн и орудийных палуб, на которых не было орудий.

Наконец, через пятнадцать часов молчания, сквозь гул и треск удалось разобрать голос Маккензи. По-видимому, он обращался к Брусницыну, до Ригля-18 долетел лишь обрывок разговора, Кергиани ни тот, ни другой не слышали, и после трех фраз разговор снова утонул в помехах.

Бешеный, похоже, отвечал Брусницыну и надсаживался так, словно собирался обойтись вообще без радио: «... нет, я ухожу на девяносто вторую, там крюк часа на четыре...». Пауза около сорока секунд, и снова Маккензи: «А я, по-твоему, — (красочное выражение из подвалов английского языка) — и не понимаю? Отарику мы уже ничем не поможем, ты уж постарайся, выведи своих ребят за пунктир...» — и на этом месте отрезало, но Кергиани даже не стал смотреть на карту. Все и так ясно.

Он собрал всех в шестом кольцевом шлюзе. Пятьдесят восемь человек (один дежурил в рубке) стояли на облезлых ребрах хромово-ванадиевой газозаборной решетки; по бокам, на бежевых стенах горели вытянутые цифры "6" и белели колпаки концевых запирателей. Кергиани по-домашнему уселся на дырчатой ступеньке аварийной лестницы с высоким, отполированным тысячами прикосновений поручнем. Был полковник уже основательно лыс, в усах одолевала седина, и говорил он медленно и как будто устало, но взгляд его был ясен.

— Через час, — сказал он, — сюда прилетят големы из Двенадцатой авиадесантной. Сколько? Кто их считал. Через час здесь наступит ад кромешный. Я не стану говорить ни о Земле, ни о патриотизме — все вы пришли сюда добровольно и наслушались таких речей в полной мере. Дело не в этом. Дело в том, что когда здесь будет очень жарко, многие из вас подумают так: а кого мы защищаем на этой Земле? Бездельников и хлыщей? Наркоманов, кретинов и политиков, которым на нас наплевать? Они не пришли сюда, они остались там. И это справедливые слова. Потом некоторые спросят — если это так, почему мы с самого начала не ушли на Тритон? И я вам отвечу.

Мы остались здесь, потому что нам не на чем вывезти техников. Мы здесь потому, что если бы мы бросили трассу и после этого хотя бы двое из нас добрались до Тритона, они бы никогда не могли бы посмотреть друг другу в глаза. Мы здесь не потому, что это нужно кому-то на Земле, а потому, что это нужно нам самим.

Через десять часов — может быть, раньше — сюда подойдет Маккензи. Мы должны удержать трассу до его прихода. Возможно, нам это не удастся. Вы снова можете спросить: что тогда?

Я читал в детстве одну книгу. Не помню, как она называлась, но книга была хорошая. Там люди попали на войне в такое же положение, как и мы сейчас. И их командир сказал: «Теперь нам остается только одно — сделать все, чтобы этот отряд проклял тот день, когда встретил нас на своем пути». Тоже отвечу вам и я. В нашей власти, чтобы они запомнили эту трассу и эту станцию на всю жизнь.

Через час действительно началось. «Самое главное, — думал Холл, — что я ничего не видел». Он гонял по галереям на заправочной «колбасе» и следил за тем, как двое подручных киборгов подсоединяют силовые штуцеры к выходам топливных систем «Викингов» и «Тандерболтов»; потом встроенные пушки криптонов снесли защитный кожух, и над Холлом засияли бесчисленные созвездия — теперь от космоса его отделяла только прозрачная стенка «оранжереи», — при этом погибли оба киборга, заваленные мгновенно расплавившимися балками в торце служебного рукава, и Холлу самому приходилось, выскакивая из кабины, направлять штуцеры и затем нестись обратно, к Центральному стволу. На галерею время от времени обрушивался ливень осколков, и потолок «оранжереи», как грибами, стал обрастать матовыми пузырями, выпучивающимися, словно гирлянды лабораторных колб, наполненных молоком. Видя над собой их вздувающиеся бугры, Холл чувствовал, как кожа у него на голове стягивается к затылку: одно попадание в его «колбасу» — и конец приключениям.

Кергиани сделал четыре заправки и больше не прилетел. Чей-то красно-белый «Викинг», кренясь, прошел над самой галереей и врезался в верхний оголовок Центрального ствола, каркасные цилиндры не выдержали, ствол обрушился внутрь, и никто из радистов и механиков оттуда не вышел; Холла, наконец, задело, и «Магирус» сел на бок — пробило гравитационную подушку. Влекомый неясным озарением, Холл выломал из стенной ниши аварийные аккумуляторы и, раздирая руки проводами, подключил дополнительную подпитку. Колбаса поехала, ему удалось провести еще две заправки, и сразу же после старта последнего «Тандерболта» криптоны накрыли выход из галереи. Коридор повело в сторону. Холл повернул свой фаэтон, на предельной скорости проломил перекошенный шлюз, въехал в станцию и в ужасе стал ждать, что сейчас подойдет на заправку очередной самолет и сделать для него ничего будет нельзя.