В начале всех миров - [35]

Кто же ты, девочка, с этого ль мира?

Что говорит твой пронзительный взгляд?

Где-то играет загадочно лира,

Все превратив в затяжной снегопад.

Девочка, дай мне согреть твои руки!

Не закрывай, умоляю, глаза.

В них утопают все мысли и звуки…

Что же еще мне такого сказать?..

Падают с глаз бирюзовые слезы —

Сколько же в них накопилось обид!

Дай обниму тебя в эти морозы —

Вижу же: душу безмерно знобит…

Взгляд стекленел, и как мокрая вата,

Руки упали на рваный подол…

Девочка, я пред тобой виноватый!

Как же я, девочка, поздно пришел!..

Темная улица молча седеет,

Падает с неба узорчатый лед,

Мертво сверкает слепая аллея —

Тихо рыдая, кончается год.

Молодость и старость

Меня нес поезд, веселясь —

Уж много верст за ним осталось.

Напротив молодость и старость

Сидели, за руки держась.

Одна – левей – сидит, ссутулясь,

Держа за прошлое ответ.

Та, что правей, в струну тянулась,

Еще предслыша жизни цвет.

Левей – темна, одета просто,

Лицо обрамлено платком.

Та, что правей – повыше ростом,

Одета цветом, как цветком.

Правей – моложе, ярче, краше,

Лицо спокойно, но вот взгляд!..

И синь платка скрывает пашни —

Роскошный черный водопад.

И синь платка водой студеной

Бледнит точеное лицо.

А взгляд у левой – умудренный

Так скоро дышащим концом.

Вот так сидят два поколенья,

Одна в другую опершись,

А это рук переплетенье —

И есть вся наша с вами жизнь.

О стихах

Как пишутся стихи?

Спонтанно или грузно?

От помысла иль музы?

С душою ли лучистой?

Иль, может, ночью мглистой,

Когда слышней грехи?

А может, это Бог

В ночи к поэту сходит

И, поддаваясь моде,

Нашептывает строки

Про вечные пороки,

Про то, что мир оглох?

А может, все не так?

И стихотворец – демон.

Весь из пороков сделан

Он собственною страстью

Людишек рвет на части,

И каждый символ – мрак.

И все же я скажу:

Стихи я вижу тонко.

С небрежностью ребенка

И лаской стариковой

Мы мира рвем оковы,

Шагая по ножу.

Нет, Вы – не Байрон…

Нет, Вы – не Байрон, Вы – иначе.

Не Вам лежать под дуба тенью,

Не Вам быть преданным смятенью,

О Вас не солнце медом плачет.

Нет, Вы – не Байрон, Вы жестокий.

Вы, может быть, угрюмый демон,

И Вам важнее: между делом

Чтоб тело пропускало токи.

Нет, Вы – не Байрон, Вы – иначе,

Вы с легкостью отвергли чувства,

И Вам не родственно искусство.

Я Вас таким люблю! Тем паче…

Встреча с призраком М. Цветаевой

А ночь колышется слегка,

С рояля звук слетел, ссутулясь,

Как будто мертвая рука

Усталых клавиш вдруг коснулась.

Но тут, опомнившись на миг,

Застыла, словно на витрине.

И вот я вижу этот лик:

Моя знакомая – Марина.

Но нет уж завиты́х волос,

И зелень глаз уж потускнела.

В изгибе профиля вопрос

Застыл в лице бледнее мела.

Кому ты стала не мила?

За что ты смотришь так угрюмо,

Как непокорная скала,

Поверженная тяжкой думой?

В каких забыла ты садах

Свое безудержное счастье?

В ответ Марина сыплет прах

На кожу мне. Шальная сладость

Коснулась светлой головы,

Но вдруг осыпалась смолою…

Скажи, за что мы все мертвы?

За что все кончилось петлею?

Марина улыбнулась вскользь:

«На что тебе мои ответы?

Поверь, все только началось

В тот день, когда кончалось лето.

Ведь смысл – просто острый шип,

И все мы в мире полукровки…»

Она ушла – я слышу скрип

Ее затянутой веревки.

И тут же мысли, словно тля,

Гудят в преддверии финала.

На шее галстуком петля,

И я шагаю в то Начало…

15 секунд…

15 секунд на плач,

15 секунд на смех.

Приходит ко мне палач

Под корень рубить успех.

15 секунд на крик —

Он бьется о сотни призм.

Сквозь самый неяркий блик

15 секунд на жизнь…

«Ты знаешь, Тьмы во мне немало…»

Ты знаешь, Тьмы во мне немало…

Ты знаешь, мне прощенья нет…

Ты знаешь, я не все сказала,

Но договаривать сил нет.

Ты знаешь, море потемнело,

Ты знаешь, мой корабль слаб…

А сердце ведь когда-то пело…

На нем следы когтистых лап…

Ты знаешь, мне немного больно,

Немного грустно и смешно.

А я ведь жить хотела вольно,

А получается – грешно.

Но я премного БлагоДарна

Тебе за то, ты здесь есть.

Как ни была бы жизнь коварна,

Мне многим легче крест свой несть.

Ты знаешь, мир наш поменялся,

Но я доверилась Судьбе.

И если Свет во мне остался,

Я весь отдам его тебе!

Лицемер

Раскрашен мир на свой манер,

И слиты воедино краски.

На старой сцене лицемер

Играет в жизнь, меняя маски.

Пустив в толпу ослепший взор,

Рассказом бередит он души.

Плетет из слов своих узор,

Смолою заливая уши.

Меняет маски под сюжет,

Костюм меняет, жест и речи.

А вот лица под маской – нет,

Покинут облик человечий.

А все стоят, раскрывши рты,

И охают на эти бредни.

И лицемер с толпой на «ты».

Его пятак дороже медный.

Но что толпе до правды сей?

Ей в веру то, что лучше слышно.

Не слышно ей моих речей

(У лицемера сцена выше).

А лицемер ведет уж торг:

Торгует шелком и велюром,

И на мой гнев его восторг

Долбит «кондовеньким C-dur’ом»

Смеется он, не зная мер:

«Заткнись, поэт, я все же выше!»

Ну, смейся, смейся, лицемер!

За смехом выстрела не слышно…

«Я каждый конвейерно-пасмурный день…»

Я каждый конвейерно-пасмурный день

На сбитые руки мотаю бинты свежей кожи,

Несваренным кофе сгоняю уставшую тень

С на что-то похожей немножечко рожи.

Сегодня мой день как-то вдруг несказанно хорош —

Быть может, виною тому большеглазый наркотик.

Минута – то счастье, цена за которое – грош

И в сердце втыкаемый чем-то отравленый дротик.

Минута! А дальше – хоть в воду, хоть в газ и огонь.