В мышеловке - [9]

— Я спросил о похоронах… — Его лицо окаменело, он задыхался. — Они ответили… — Он перевел дух и попытался продолжать: — Они ответили… что никаких похорон…

— Дональд!

— Они сказали, что ее… нельзя хоронить до конца следствия. А оно может длиться целые месяцы. Они будут сохранять ее… в холодильном отделении… — Его отчаяние было ужасным. — Они… — Он пошатнулся. — Они заявили… тело убитого человека принадлежит государству до конца следствия…

Я не успел подхватить его. Он упал возле моих ног как подкошенный.

Глава 3

Два дня Дональд провел в постели, и мне довелось узнать, что это такое — состояние прострации.

Утром и вечером врач давал ему успокаивающие пилюли и делал инъекции. Медсестра из меня была никудышная, а кухарка и того хуже. Но Дональд не хотел видеть возле себя новых лиц. Он умолял врача:

— Пусть только Чарльз ухаживает за мной. Он не станет устраивать лишнего шума.

Он засыпал и просыпался, а я наблюдал, как на его лице отражается борьба с неотступным страхом. Он заметно похудел, его когда-то полное лицо осунулось. Тени под глазами почернели, и силы, казалось, совсем покинули его.

Всю еду я готовил из консервированных продуктов — читал надпись на пакете или банке и делал, как там написано. Дональд ел все, что я давал ему, и каждый раз благодарил, хотя вряд ли это было вкусно.

Пока он спал, я немного работал. Грустный пейзаж уже не был таким грустным, он стал просто осенним пейзажем с тремя лошадьми, которые кружком стояли в поле. Такие картины — одновременно и понятные, и сделанные достаточно добротно — и были моим хлебом. Они хорошо расходились, обычно я рисовал по меньшей мере по картине за десять дней. Душу в них я не вкладывал, все было делом одной техники.

А вот портрет Регины стал лучшим из того, что я сделал за много месяцев. Она улыбалась на полотне совсем как в жизни. Картины меняются за время работы над ними. День за днем в моем воображении смещались акценты, и наконец кухня на заднем плане стала темнее, а сама Регина ярче. Было видно, что она стряпает, но внимание концентрировалось на образе женщины, а не на том, что она делает.

В конце концов кухня, которую я видел перед собой, стала на полотне лишь отдаленным планом, а женщина, которой передо мной не было, ожила.

Поработав над картиной, я каждый раз прятал ее в чемодан. Не хотел, чтобы Дональд увидел ее.

В среду к вечеру Дональд, слегка пошатываясь, спустился в кухню, стараясь не показать своей слабости. Он уселся за соломенной ширмой поближе к столу, пригубил виски, бутылку которого я принес в тот день, и наблюдал, как я мою кисти.

— Ты всегда такой аккуратный? — поинтересовался он.

— Краски дорого стоят.

Жестом он указал на картину с лошадьми, которая сохла на мольберте.

— Сколько все это стоит тебе самому?

— Одних материалов здесь на десять фунтов. А еще тепло, свет, жилье, пища, виски, одежда, трата нервов… Столько я заработаю за неделю, если, бросив все, вернусь к своему прежнему занятию и стану продавать дома.

— Дорогое удовольствие, — констатировал он вполне серьезно.

— Но я не жалуюсь, — усмехнулся я.

Я смыл с кистей мыльную пену и поставил сушиться. Хорошие кисти так же дороги, как и краски.

— Порывшись в финансовых отчетах компании, — сменил тему Дональд, — они повезли меня в полицейское отделение и там силились доказать мне, что я сам убил ее.

— Невероятно!

— Они пришли к выводу, что я мог прийти домой перед ленчем и убить ее. Времени, говорят, у меня было достаточно.

— Они просто спятили! — Я плеснул в стакан добрую порцию виски и положил кусочек льда.

— Кроме Фроста, там был еще человек, шеф их отдела. По фамилии вроде бы Уолл. Худощавый такой, с колючим взглядом. Мне показалось, что он никогда не моргает. Он вцепился в меня и все время твердил, что я убил ее потому, что она, вернувшись, застала меня вместе с грабителями…

— Господи! — произнес я с отвращением. — Но ведь она не покидала магазина до половины третьего.

— Хозяйка цветочного магазина изменила свои показания. Теперь она говорит, что не помнит точно, когда ушла Регина. Припоминает лишь, что вскоре после ленча. А я в это время еще возился с клиентурой…

Он замолчал, ухватившись за стакан, как будто искал в нем опору.

— Не могу тебе передать, как все было мерзко… — Он изо всех сил сдерживался. — Они сказали, — добавил он, — что восемьдесят процентов убитых женщин стали жертвами своих мужей.

Да, это было в стиле Фроста.

— Потом они отпустили меня домой, но я думаю… — Его голос задрожал и он глотнул из стакана, стараясь сохранить столь тяжело добытое спокойствие. — Я не думаю, что они надолго оставят меня в покое.

Прошло пять дней с того момента, когда он, вернувшись домой, нашел Регину мертвой. Его умственное и нервное напряжение было столь велико, что я не переставал удивляться, как он не сошел с ума.

— Они напали на след преступников?

Он слабо усмехнулся:

— Сомневаюсь, что они этим занимаются.

— Но это их обязанность.

— И я так полагаю. Однако они ничего не говорят. — Он медленно допил виски. — В том-то вся и ирония… Я всегда с уважением относился к полиции. Кто же мог знать, что они такие?

«Чудеса, — подумал я. — Либо они хотят надавить на подозреваемого, рассчитывая развязать ему язык, либо просто ограничиваются вежливыми заявлениями, учтивыми вопросами и топчутся, топчутся на месте… В итоге единственная эффективная система расследования заставляет невиновных страдать больше, чем виновных».