В Мраморном дворце - [35]

В комнате с пилястрами, в которой жила Татиана, висел образ Божьей Матери в профиль в синем покрывале. Императрица Мария Федоровна, супруга Павла I, любила молиться перед этим образом и скопировала его. Копия висела в другой комнате. Татиана заметила, что молитвы исполняются, когда перед этим образом помолишься. Она молилась, чтобы Багратион вернулся и они поженились. Отец сказал Татиане, что она должна знать, что по закону этот брак недопустим. В семействе стали подниматься голоса о желательности изменения этого закона, и государь сказал матушке: “Я три месяца мучился и не мог решиться спросить мама, а без ее санкции я не хотел предпринимать что-либо. Наконец, я ей сказал про Татиану и Багратиона, о предполагаемых семейных советах для решения этого вопроса и о возможном изменении закона. Я боялся, что она скажет, а она ответила (при этом государь изображал, как Мария Федоровна говорит своим низким голосом): “Давно пора переменить”. Напрасно я три месяца мучился”.

Матушка очень грустила о Татиане и не знала, что придумать, чтобы ей доставить удовольствие. Она послала свою камер-фрау Шадевиц купить для Татианы книжку о Грузии. Ей дали единственное, что было: маленькую беленькую брошюру грузинолога профессора Марра: “Царица Тамара или время расцвета Грузии. ХП век”. Профессор Марр в ней защищает царицу Тамару от общепринятого о ней понятия, будто она была не строгих правил, и повествует о том, как никогда, ни до, ни после, Грузия не доходила до такого расцвета во всех областях своей жизни: поэзии, музыки, строительства и государственного управления. Он отмечал нищелюбие царицы, ее заботу о церквах, которые она снабжала книгами, утварью, ризами…

Прочитав эту брошюру, Татиана полюбила святую и блаженную царицу Тамару, помолилась ей, любившей и защищавшей Грузию, за ее прямого потомка – князя Константина Багратиона. И вскоре государь разрешил Багратиону вернуться и увидаться с Татианой в Крыму.

1 мая 1911 года в Ореандской церкви, построенной моим дедом, был отслужен молебен по случаю помолвки Татианы и Багратиона. Этот день был днем празднования св. царицы Тамары, о чем знала одна Татиана.

В 1946 г. митрополит Анастасий, постригая в Женеве Татиану, дал ей совершенно неожиданное имя Тамары. Теперь она неразрывно связана со своей небесной покровительницей.

Получив разрешение государя, я выехал в Оренбург на кумыс. Я ехал с подъесаулом Васильковским и его женой, сначала через Москву, а потом – по Волге до Самары. Путешествие было восхитительное. Погода стояла идеальная. Красивые, живописные виды сменялись один за другим; мы проезжали мимо старых монастырей и церквей, в некоторых из них я был за два года перед этим, когда с родными путешествовал по Волге. Кормили нас чудесно.

В Казани мы сошли с парохода и поехали осматривать город, главным образом его святыни. В то время, когда мы осматривали старинный Кремль, появился молодой вице-губернатор с рыжей бородой. Он только недавно был назначен в Казанскую губернию и ничего о ней не знал. На мои вопросы он не мог отвечать и только хихикал в бороду, повторяя, что он только недавно на своем посту и еще ничего не знает.

Командующий войсками Казанского военного округа был генерал Сандецкий, известный своей невероятной строгостью и грубостью. Узнав, что я в Казани, он прислал в мое распоряжение офицера. Генерала Сандецкого так боялись солдаты, что во время производимых им смотров некоторым из них становилось дурно.

Осмотрев Казань, мы снова сели на пароход и доехали до Самары, где пересели на поезд и поехали в Оренбург, который был столицей Оренбургского казачьего войска. В нем одновременно жили наказный атаман Оренбургского казачьего войска и губернатор.

Позавтракав на станции, мы поехали на лошадях на “Кумыс Каррика”, то есть в степь, где были разбросаны небольшие деревянные домики для лечившихся кумысом. Кажется, ехать надо было часа два-три. Я поселился в одном из таких домиков, в нем было три комнаты: две – моих и одна – моего камердинера. Каррик был не то англичанин, не то шотландец, он был хозяином и собственником этого кумысного заведения. Большого роста, симпатичный, он ходил в шотландской шапочке. Васильковский был уже на кумысе Каррика за год перед тем и поэтому знал, как надо пить кумыс. Питье это начиналось с самого утра и постепенно увеличивалось. Его приносили в больших бутылках, как из-под шампанского, вкус у него сладковатый и пить его тяжело, а, в конце концов, и противно. От него часто тошнило, но на это не обращалось внимания.

От кумыса я стал сильно полнеть, так что пришлось выписать себе из Петербурга новые, более широкие штаны и сапоги – голенища стали жать. Я каждый день прибавлял в весе и посылал об этом сообщения в Петербург П.Е. Кеппену, который был душой всей жизни нашей семьи и, конечно, очень интересовался результатами моего лечения кумысом.

Я познакомился с местным уездным начальником, и мы с Васильковским и с ним как-то ездили к киргизам, ночевали втроем в киргизской юрте и присутствовали на киргизских скачках, в которых принимали участие старые, толстые киргизы. Я устроил на кумысе народный праздник с разными играми и состязаниями и раздавал призы. Окончился народный праздник скачками. Скакала куча народу, в ужасной пыли. Мой шофер Сильванович почему-то непременно пожелал участвовать в этой скачке и болтался где-то в толпе, понятия не имея о верховой езде.