В Мраморном дворце - [104]

– По делу Романовых.

Мне немедленно выдают пропуск, и я по грязной лестнице мимо вооруженных солдат поднимаюсь на третий этаж. Там выхожу на широкую мраморную белую площадку с такой же лестницей (бывший парадный подъезд градоначальника). Минуя лестницу, иду прямо и вхожу в большую комнату, столовую, всю обтянутую коричневыми обоями, с панелью из темного дуба, и буфетами; посредине – громадный стол, покрытый грязной скатертью. На окнах темные от грязи, изорванные тюлевые занавески, по стенам продырявленные стулья. В этой столовой я нахожу много своих: трех братьев мужа, князя Палей, полковника барона Менда, князя Шаховского и генерала Хоцановского, раньше состоявшего при муже и прибывшего сюда, чтобы быть с нами. Вдали я вижу Н.К.К., который сейчас же подошел ко мне.

Через несколько секунд сюда же вошел мужчина, с которым Н.К.К. меня познакомил. Это был большевик Б. Удивительно симпатичное, болезненное лицо с прекрасными глазами. Он был высокого роста и страшно худой. Одет в русскую рубашку черного цвета и мягкие, широкие большие сапоги. Ни он, ни я ничего не сказали друг другу. Он немедленно вышел в одну из многих дверей и вернулся через несколько секунд, сказав, что Урицкий меня вызывает.

Сильно волнуясь, я пошла за ним. Урицкий встретил меня на пороге. Это был прилично одетый мужчина в крахмальном белье, небольшого роста, с противным лицом и гнусавым сдавленным голосом. Б. сейчас же вышел из комнаты. Урицкий подвинул мне мягкое кресло и стал возле меня.

– Чем могу служить вам, сударыня? – задал он мне вопрос.

Я вспомнила совет сестры Б. и, собрав все свое спокойствие, сказала:

– Мой муж, Гавриил Константинович, в данное время лежит больной инфлуэнцей. Он страдает туберкулезом, и я пришла заявить, что мой муж ни в коем случае никуда не может ехать, так как всякое передвижение грозит для него открытием туберкулезного процесса, что подтверждают доктора и принесенные мною свидетельства.

Он слушал молча, стоя передо мной, и пытливо смотрел мне в глаза.

– Сколько лет вашему мужу?

– Тридцать, – ответила я.

– В таком случае его туберкулез не опасен, – услышала я скрипучий голос Урицкого, – во всяком случае, я пришлю своих врачей и буду базироваться на их диагнозе. Больного я не вышлю, в этом вы можете быть спокойны, – сказал он, взял докторские свидетельства и записал наш адрес.

Я вышла от него окрыленная надеждой. В той же столовой меня ждали братья мужа. Рассказав им, как все произошло, я увидела на их лицах радость за брата. Оказывается, Урицкий приказал им через неделю выехать. Мне хотелось подождать результатов ходатайства княгини Палей, которая тоже привезла Урицкому свидетельства о болезни своего мужа.

Через несколько минут вышла княгиня Палей. На наш вопрос она ответила, что Урицкий ей сказал то же самое, что и мне, но только сыну ее велел выехать через неделю. Поговорив еще некоторое время, мы вышли из этого застенка.

Я поехала к Н.К.К., чтобы рассказать ему результат моего визита к Урицкому и просить его дальнейшей помощи у Б. Возвратясь домой, я рассказала все мужу, который ждал меня с большим волнением.

В скором времени братья мужа уехали к месту своей ссылки. Когда они пришли к нам прощаться, им взгрустнулось, особенно был печален Константин Константинович. В Петрограде из семьи Романовых остались только великий князь Павел Александрович и мой муж.

25 марта была дивная солнечная погода. Муж не выходил более десяти дней, ожидая осмотра большевистского врача. Мы пили чай в библиотеке, которая была первой комнатой от передней. Раздался сильный звонок. Я слышу, как горничная ведет с кем-то через цепочку разговор. Подойдя к ней, слышу чей-то мужской голос, требующий открыть дверь, так как он доктор чрезвычайной следственной комиссии.

Я вбежала в библиотеку, сказала мужу, в чем дело, и потащила его в спальню, сорвала с него платье и белье, чтобы успеть уложить его в постель и придать ему вид больного. Вернувшись в гостиную, я увидела, что доктор уже сидит там с моей сестрой. Доктор был ужасен: грязный, в смазных сапогах…

– Проведите меня к больному, – сказал он и немедленно встал.

Едва выслушав мужа без всяких инструментов, доктор заявил, что он совершенно согласен со свидетельствами докторов Малухина и Иванова и, кроме того, считает, что у мужа плохо работает сердце. Мы были в восторге от заключения доктора, который, уходя, заметил, что подпишется под свидетельством наших домашних врачей, которое я отвезла Урицкому.

По уходе врача я позвонила сестре Б. и рассказала ей подробно о его визите и назвала его фамилию – Изачек. Она обещала сейчас же позвонить брату, чтобы узнать, какое заключение дал врач Урицкому. Через несколько дней она мне сообщила, что доктор Изачек доложил Урицкому так, как сказал мне, но добавил, что нужно будет переосвидетельствовать больного через две недели. Меня и мужа это страшно расстроило, так как надо было все время сидеть дома ждать “приятного” визита. Опять началось наше томление. Каждый раз, как к дому подъезжал автомобиль, мы прислушивались и волновались, думая, что это к нам.

В это время мы узнали, что великий князь Михаил Александрович бежал якобы из Перми, что его будто бы выкрали. Последствием этого был арест его жены, Н.С. Брасовой. Ее посадили на Гороховую.