В Мраморном дворце - [102]

Я совершенно растерялась, как от данного мне швейцаром титула, так и от этой помпы со стороны солдат. Когда швейцар меня уговаривал сесть на скамейку лифта, на которую садился государь, я отказалась это сделать, так как мне тяжело было пользоваться скамейкой, которая служила царю. “Какая русская революция странная!” – подумала я.

Наверху меня встретил матрос, который меня так же приветливо титуловал, а за матросом – лейтенант Кованько, адъютант Керенского. Все это было весьма помпезно. Кованько провел меня по анфиладе комнат. Войдя в какую-то большую гостиную, я увидела несколько офицеров. При моем появлении они все встали и поклонились. Вдруг слышу тихий голос: “Здравствуйте”. Возле меня стоял Керенский, среднего роста человек с бегающими глазами и желтым цветом лица. Он провел меня в соседнюю комнату. По моим рассказам муж предполагает, что это были апартаменты Александра III. Керенский любезно предложил мне кресло.

– Чем могу служить?

– Я хотела бы посоветоваться с вами. Как нам быть дальше? Говорят о наступлении немцев, о голоде и о большевиках. Куда нам ехать?

Керенский сделал серьезное лицо и сказал, что все не так страшно. Немцы сейчас не пойдут, голод всюду одинаков, а большевики сплошная ерунда, их не много, они не имеют поддержки в народе.

На мой вопрос о возможности отъезда за границу, подумав, он сказал:

– Куда же вам ехать? Франция, Англия, Япония вас к себе не примут, в Швеции под королем уже давно колеблется трон, так же, как и в Дании. Вам остается только Норвегия, куда вы можете поехать совершенно свободно, тем более что вы живете в Финляндии и ваш выезд может пройти незамеченным.

– Но для этого нужно иметь ваше разрешение на выезд, – сказала я, – и деньги, которых у нас нет.

– По поводу разрешения вы пришлите кого-нибудь к моему адъютанту, а что касается денег, то сегодня вечером состоится заседание, на котором будет обсуждаться вопрос о всей семье Романовых, и если все министры согласятся, то через два-три дня вы получите официальную бумагу о ваших деньгах.

Разговор был закончен. Керенский проводил меня до порога, передал своему адъютанту и с той же помпой, с солдатами на караул, я вышла из дворца”.

Я ожидал жену, сидя на извозчике, подле Зимнего дворца.

Когда мы вернулись обратно на дачу, у нас начались столкновения с Снесаревыми, которые стремились нас выжить с дачи. Когда мы протестовали против крыс, бегавших по дому, они говорили, что их крысы ручные и даже имеют свои имена. Снесаревы придирались ко всему. Конечно, если бы мы сразу вперед не заплатили им все деньги за дачу, они бы этого не делали. В конце концов, нам пришлось уехать до срока. Нам обоим очень не хотелось возвращаться в город, но мы не нашли другого пристанища в Финляндии.

Тем временем в Петрограде становилось все хуже и хуже. Временное правительство оказалось в руках Совета солдатских и рабочих депутатов и 25 октября было, наконец, свергнуто большевиками.

В этот вечер я выходил (несмотря на протесты жены, которая очень боялась за меня) в подворотню нашего дома слушать стрельбу крейсера “Аврора” по Зимнему дворцу и смотреть на зарево пожара.

Мы сидели дома и мало кого видали. Я ходил в Мраморный дворец навещать матушку. Наши друзья и знакомые по-прежнему бывали у нас. Стало трудно с деньгами, приходилось распродавать свои вещи. Дивный альбом коронации императора Александра II ушел за 50 000 рублей одному московскому купцу.

6 ноября вечером, в день полкового праздника, я надел форму моего полка. Мне хотелось в этот знаменательный день быть в полковой форме. На улицу я, конечно, не мог показаться, так как ношение погон преследовалось.

На Рождество нас пригласили наши знакомые Головины к себе в Финляндию. Вместе с нами поехали Чистяковы и московская балерина Вера Каралли, приехавшая погостить у нас. Мы остались у Головиных до Нового года. 1 января 1918 г. мы уехали обратно в Петроград вместо того, чтобы воспользоваться пребыванием в Финляндии и постараться там устроиться. Жене очень не хотелось возвращаться, но она уступила мне и Каралли. Как показали впоследствии обстоятельства, жена была совершенно права и правильно предвидела всю опасность, которая нам угрожала в Петрограде.

Из Финляндии мы везли много провизии и мясо, которое было уже трудно достать в Петрограде, но на границе финны у нас отняли почти все. Видимо, кто-то выдал нас финским таможенникам.

Не успели мы войти в нашу квартиру, как нам начали звонить по телефону наши друзья и упрекать, что мы вернулись. Время было тревожное, начались аресты. Кроме того, мы узнали, что в ночь на 1 января застрелилась графиня Адлерберг, жена улана ее величества. Мы ее знали, и потому это печальное известие произвело на нас очень тяжелое впечатление. Мы стали жалеть, что вернулись.

У нас в гостиной висел прекрасный портрет Екатерины II, который я купил в магазине Фельтена, на Невском проспекте. Как выяснилось много позже, он был кисти М. Шибанова, крепостного художника графа Потемкина. Шибанов был послан графом в Академию и работал там под руководством Левицкого. Портрет был им написан в 1787 г. в Киеве, когда Екатерина остановилась там на пути из Петербурга в Крым. Она была так довольна портретом, что заказала несколько копий.