В Москве полночь - [56]

25

Незадолго до полуночи Толмачев появился в баре у Юрика.

— А она только что ушла! — доложил бармен. — Если сейчас побежишь — догонишь.

Толмачев не сразу сообразил, что речь идет о девушке Маше.

— Она мне пока не нужна, — сказал Толмачев, принимая от Юрика бокал с какой-то зеленоватой сивухой. — Помнишь, ты говорил, что привез из Сухуми пугач, сделанный под Макарова? Он еще у тебя?

Юрик наморщил лоб, что обозначало у него высшую степень умственного напряжения.

— Пугач? A-а… Так это давно было. Кажись, я его племяннику отдал. Нет, не племяннику. Кому же я его отдал? А тебе зачем?

— Вспоминай, вспоминай, — поощрил его Толмачев. — Позарез пушка нужна.

— Так это… — воровато оглянулся на дверь Юрик, — если, значит, очень надо… В общем, посиди, полови кайф. Закроемся — глядишь, помогу.

Толмачев с высокого кожаного табурета оглядел зал. Народу почти не было, лишь неподалеку молча наливались вином две особи богемистого вида, да еще в углу шумно смаковала пиво небольшая компания богатых сопляков.

— Закрываемся! — сказал Юрик.

Богема заелозила по табуретам, спешиваясь, а сопляки и ухом не повели. Юрик поманил из подсобки помощника — туповатого Васька по прозвищу Слоненок, который мыл посуду, поджаривал орешки, таскал ящики и временами выполнял обязанности вышибалы. Васек грузно протопал к столику, за которым гудела молодежь, и сложил на груди руки, похожие на ноги.

Через минуту Васек с грохотом запирал входную Дверь, а Юрик готовил помощнику коктейль «адское пламя», которым Слоненок всегда завершал рабочий день. Литр пива, полстакана водки, полстакана коньяка, щепоть красного перца, два яйца…

— Не пробовал заменить водку серной кислотой? — выдал старую хохму Толмачев.

— Бесполезно, — отмахнулся Юрик. — Васёк не заметит.

Пока доходил коктейль, испуская багровые пузыри, Юрик нажал кнопку в стене, шкаф с напитками поехал в сторону и открыл стенной сейф. Юрик спрятал выручку и достал кольт.

— Подойдет?

— Вполне, — кивнул Толмачев. — Тоже пугач?

— Не совсем, — крякнул Юрик. — Газовый. Только, знаешь, Николай, это не мой. Это я у одного друга попросил. Сам понимаешь, если потеряется… Или отнимут…

— Сколько? — прервал Толмачев причитания бармена.

— Ну, не знаю… Хоть какой-то задаток нужен!

Толмачев вынул деньги.

Конечно, никакого друга, который мог бы запросто оставлять у Юрика револьвер, в природе не существовало. Бармен, скорей всего, сдавал кольт в аренду надежным, вроде Толмачева, клиентам.

— Клевая штука, — сказал Васек, принимая графин с коктейлем. — С двадцати шагов доску… на хрен!

— А ты, Николай… того, — Юрик не хотел расставаться с кольтом, — мокрухи не наделаешь? Мне тогда никаких денег не нужно!

— Юрик, голубь, разве я похож на мокрушника? — расстроился Толмачев, неторопливо выкручивая револьвер из рук бармена. — Понимаешь, один дружок занял на три дня десять кусков, а уже почти месяц не отдает. Конечно, десять кусков — не деньги, но и хамства людям спускать нельзя. Ты со мной согласен?

— На сто процентов, — со вздохом выпустил револьвер бармен. — Когда вернешь? Завтра? Ну, лады…

Потом они спустились по лестнице черного хода, запирая за собой двери, решетки и даже лестничную клетку. Черный ход выводил в мерзкий узкий переулок, заставленный кривобокими нежилыми особняками. По таким переулкам надо ездить в танке, подумал Толмачев. С револьвером в кармане, однако, он ощущал себя уверенно.

Обошли квартал и вновь очутились перед парадным входом. Из ресторана на нижнем этаже выгребались последние посетители. Юрик открыл дверцу оппеля:

— Подвезти?

— До метро, — глянул на часы Толмачев.

— Свою тачку когда заберешь? — спросил бармен.

— С делами надо разделаться, — вздохнул Толмачев.

…С утра пораньше он вновь позвонил Седлецкому и узнал, что тот еще не вернулся. Ладно, прочь сомнения! Поехал на свидание с Машей.

Возле станции метро «Цветной бульвар» раскинули лотки уверенные деловые мальчики. Продавали они невообразимую заваль — от арабской жевательной резинки с давно истекшим сроком годности до кроссовок с экзотическими товарными знаками фирм, не значащихся ни в одном каталоге. Была в развалах и пища духовная — сработанная на хороших машинах макулатура, жевательная резинка для мозгов: анжелики во всех видах и позах, пираты всех времен и народов, вампиры разной степени агрессивности, космические бродяги вкупе с космическими же проститутками…

Пестрое торжище, заплевавшее и замусорившее подступы к метростанции, перегораживало дорогу густой, замешанной на утреннем раздражении толпе, рвущейся из подземки. Наступал Час Чиновника, и на поверхность выплескивались потоки служащих многочисленных контор и ведомств, расположенных вокруг Самотеки, на задворках старого цирка и Центрального рынка.

Дожидаясь Машу, Толмачев прохаживался у лотков и приценялся к книжкам, заранее зная, что не купит ничего из этого пестрого месива, рассчитанного на оголодавшего по «культурке» денежного обывателя. В толчее и гаме ему трудно было следить за людским водоворотом, и Толмачев теперь жалел, что не договорился встретиться в более спокойном месте.

Время спешило, как толпа вокруг, и Толмачев уже начал терять надежду, но вдруг на фоне взвихренной колышущейся массы возникла небесным видением Маша, этакая скромная, старательная и милая Сонечка Мармеладова загаженной постперестроечной Москвы. Пока сна, подталкиваемая со всех сторон целеустремленными чиновниками и барыгами, озиралась в поисках клиента, Толмачев на всякий случай проверял — не прицеплен ли и к Маше неброский, но надежный хвост. Общество, где проститутка по вызову выглядит более человеком, нежели окружающие, это общество… Далее Толмачев не смог продолжить мысль, как ни тужился. Он пробился к Маше и взял ее под руку.