В море погасли огни - [59]

Мы ни одного дня не пропустили, рыли траншеи, цементом заливали. Отогревались у костров и печурок. Хотели свой мыс сделать неприступным.

Когда снег сошел, мы благоустройством занялись. Красный уголок построили, кинокартины крутили. К нам со всех хуторов эстонцы на велосипедах съезжались. Фильмы мы им показывали, но к батарее близко не подпускали.

Потом меня перевели на мыс Тахкун. Там стотридцатки устанавливали. У меня зимний опыт был, да и командира батареи хорошего прислали — старшего лейтенанта Галанина. Умный, спокойный. Знал, как строить, как пушки ставить и как из них стрелять.

Здесь близко поселок был. Я вызвал жену с Юркой и поселил у эстонки. Обедать и ужинать домой забегал.

Построили мы крепкие, непробойные доты. Но пушки еще на времянках стояли, когда началась война.

Вечером я с самодеятельностью в городишко Керло отправился. Но долго веселиться не пришлось: объявили тревогу. Мы все вернулись на батарею и были в готовности номер два. Но если бы в эту ночь напала на нас авиация, то одной бомбы хватило бы, чтобы вывести из строя батарею. Доты стояли пустыми.

Утром нам боезапаса подбросили. Думаем: «К чему бы? Учения, видно, будут».

В двенадцать дня забежал домой пообедать. Включил приемник, слышу: Гитлер напал! Мне аж жарко стало. Взглянул на жену и говорю:

— Укладывай чемоданы, вам с Юркой уезжать надо.

— Никуда мы без тебя не поедем, — заупрямилась она. — Я войны не боюсь.

А у самой губы трясутся. В глазах слезы.

— Будь умницей, — говорю. — Остров передовой линией морского фронта станет. Снаряды здесь землю перепашут. Вас в доты не укроешь. Уезжай на Волгу и живи там у наших.

Схватил фуражку и, не дослушав радио, бегом на батарею. Там митинг собрал. Решили немедля приступить к работе и не прекращать, пока пушки в дотах не укроем.

Семьдесят часов мы не спали, но пушки на железобетон поставили. Палаточный лагерь снесли и глубокие землянки, блиндажи построили. Склады тоже в землю укрыли. В общем, привели батарею в полную боевую готовность.

Второго числа буксир достали, чтобы семьи на материк перебросить. Жены плакали, некоторых не оторвать было от мужей. Но все уехали. Сразу у нас на сердце отлегло: хоть их бомбить не будут.

Зажили мы холостяцкой боевой жизнью. В первые дни тревожила только авиация. Но бомбы большого вреда не причиняли, лишь песок разбрасывали да воронки оставляли. А война все разгоралась. Немцы Латвию заняли, Таллин окружили. Пробовали на нас с моря нападать, но обожглись: пушки точно били, с двух — трех выстрелов корабль накрывали.

Очень мне нравился наш старший лейтенант. В бою спокоен, голоса не меняет. Молодец! И командиров орудий хладнокровию научил. А для артиллериста это наипервейшее дело. Не суетись — будешь стрелять без промаха. И мне при таком командире легче моральный дух поддерживать. Когда флот ушел из Таллина, бойцы не унывали, хотя понимали, что остались в глубоком тылу противника.

Островное командование, конечно, сделало ошибку, приказав войскам Эзеля отходить и закрепляться на полуострове Сырве. Лучше было бы с полным вооружением к нам переправиться, собрать на Даго крепкий кулак и обороняться: не подпускать ни с материка, ни с моря. Нам бы ханковцы и осмуссарцы помогли. Они же крепко держались, их никто не сумел взять. А мы разрознили силы. Некоторые батареи на Эзеле в одиночку дрались. К нам пробились несколько бойцов, рассказывали, как авиация головы поднять не давала, на бреющем обстреливала и мелкие бомбы сбрасывала.

Расправившись с эзельцами, гитлеровцы неделю готовились, а 12 октября с разных сторон ринулись на нас. Нашей батарее пришлось вести огонь по москитной флотилии, которая с Вормсисаари и других островов к Ристне устремилась. Мотоботы вразброд идут. Целая армада! Галанин возьмет на прицел суденышко с десантниками и как бы про себя говорит: «Пошлем штучку на примерку».

Удивительно, до чего точно бил. Видишь, всплеснуло около мотобота, а вторым выстрелом — в щепки разнесло. Мы изрядно потрепали флотилию десантников. Ни одному мотоботу не удалось пробиться к нам.

Но не всюду оборона на острове оказалась прочной. В восточной части немцы нащупали слабое место. Ночью высадились на Даго.

О продвижении противника мы узнавали от бойцов, пробиравшихся к нам. Сначала приплелись вконец измученные люди сорок второй батареи. Они с боем прорвали кольцо окружения и, слыша, что мы еще сражаемся, решили присоединиться к нам.

Бойцов привел старший лейтенант Китаев. Все они очень устали, были голодны, прямо валились с ног. Мы их накормили обедом и устроили отдыхать в укрытии.

Немцы все подбрасывали новые подкрепления. Восемнадцатого им удалось прорвать линию обороны мыса Тахкун. Они начали заходить с фланга, чтобы отрезать нас от пристани. Мы получаем приказ: «Снарядов не жалеть. Стрелять до последнего».

Открываем ураганный огонь и всю ночь без отдыха бьем по гитлеровцам.

От беспрестанного огня орудия раскалились. К стволам нельзя подойти близко. В дотах жара, дышать нечем. А комендоры не жаловались. Работали полуголыми. От копоти черными как черти стали и одним только интересовались: «Куда стреляем? Корректируют ли наш огонь?»