В море погасли огни - [39]

— Никого из посторонних не оставляй здесь, — предупредил он меня. — Все дела секретные.

— Как же тут вместе работать? — спросил я у него. — У тебя, наверное, заседание за заседанием, а мне уединиться необходимо.

— Особо мешать не буду, — пообещал он. — Я больше в разъездах. Заседания провожу на местах, с привлечением актива. Вот и сегодня укачу на острова, а тебе своего бывшего помощника подкину. Послал человека по делу на юр, или, как его называют, Ораниенбаумский «пятачок», а там парня захомутали. Отбить не могу, только с отчетом прислали, несколько часов побудет здесь, очухается и опять — на сухопутный фронт.

Вечером пришел ночевать старший политрук в матросском бушлате, подпоясанный широким ремнем, в кирзовых сапогах. Прямо комиссар гражданской войны! В его усталом лице мелькнуло что-то знакомое. Я всмотрелся.

— Не узнаешь? — спросил он. — Витьку Наумова признать не можешь?

В бравом морячине трудно было узнать тощего институтского баскетболиста, с которым мы играли в одной команде, но я сделал вид, что сразу узнал его.

— Года три, наверное, по спортзалам с тобой разъезжали. Но понять не могу, кто тебя моряком сделал? Специальность ведь у тебя другая.

— На партработу взяли, а во время войны с финнами — на флот мобилизовали. С тех пор кителя не снимал. Надо бы вспрыснуть нашу встречу.

Он вытащил из вещевого мешка немецкую флягу и, поставив на стол, сообщил:

— Трофейный шнапс. И закуска имеется. — Наумов высыпал из мешка килограмма два картошки. — Разведчики на ничейном поле накопали. Приходится с боем картошку добывать.

В круглой печке — голландке догорали дрова. Я закопал в горячую золу десяток картофелин и поинтересовался делами на Ораниенбаумском «пятачке».

— Какой же он «пятачок»! — возмутился Наумов. — На нем несколько Нью-Йорков и государство Монако разместить можно. По дуге шестьдесят километров, в глубину — двадцать пять. Немцы «котлом» назвали. Я в этот котел случайно угодил.

Он рассказал, как послали его вручать партийные билеты морякам, ушедшим с кораблей на сухопутный фронт. На командном пункте у Петергофа Наумова задержал бригадный комиссар, прибывший с большими полномочиями. Не желая ничего выслушивать, он тут же назначил старшего политрука комиссаром отряда и послал на развилку дорог задерживать беспорядочно отступавших бойцов Восьмой армии.

— А ты что — отбиться не мог? — спросил я у Наумова.

— Тут, когда все взвинчены, возражать не моги — под горячую руку расстреляют. Говорю «есть», повернулся, щелкнул каблуками и пошел. Наше дело солдатское.

Когда испеклась картошка, я открыл банку консервов и разлил по стаканам шнапс. Мы чокнулись и одним махом выпили его. Мой институтский товарищ быстро захмелел.

— Задерживали мы вконец измученных бойцов, — понизив голос, заговорил он. — Еще бы! Всю Прибалтику прошли с боями. В некоторых полках по двести триста бойцов осталось. А тут от Ленинграда отрезали, в мешок попали. Растерялись многие. Пришлось чуть ли не каждого встряхивать и крепкое слово в ход пускать. В общем, наберем сотни полторы бойцов, дадим им командира, политрука и отправляем в обескровленные полки. А какая помощь от таких наспех сколоченных рот? К тому же плохо вооруженных? У немцев танков, снарядов и мин до дуры, а мы патронов вволю не имеем, пять снарядов на пушку даем. Хорошо, что наших моряков прислали да еще курсантов Петергофской школы пограничников. Эти стойкие. Фрицы боятся «черных дьяволов». Но батальоны морской пехоты с каждым днем редеют, в строю и трети бойцов не осталось. Хорошо, что корабельная артиллерия помогает.

— Значит, положение остается угрожающим?

— Да, и очень. Особенно для Кронштадта. Если не заставим гитлеровцев закопаться в землю, худо нам будет.

Вылазка в Ленинград

29 сентября. Для многотиражки необходимы клише. Без них у газеты непривлекательный вид. Кронштадтская типография клише не изготовляет, за ними надо отправляться в Ленинград. А это не легкое путешествие. Хотя залив между Ленинградом и Кронштадтом наш, все же продвигаться по нему так же опасно, как и на передовой. Немецкие снаряды достают всюду.

Стоит на фарватере показаться кораблю, как через несколько минут над ним появляются самолеты или рвутся снаряды. Поэтому в светлое время мало кто пробирается в Ленинград, разве только на быстроходных катерах, по которым немцы редко стреляют, так как попасть в юркий катер трудно — он ведь может покинуть фарватер и маневрировать где угодно.

Вчера в Ленинград отправлялся штабной катер. Я напросился в пассажиры. Мы вышли на рассвете по северному фарватеру. Минут через десять попали под артиллерийский обстрел, но очень ловко улизнули из опасной зоны. В Неву вошли без всяких приключений.

В Ленинграде, несмотря на обстрелы и налеты авиации, на улицах людно. Мужчины и женщины стоят в очередях у закусочных, столовых, пивных и у газетных киосков.

Многие женщины выглядят нарядными, точно они собрались на бал или в театр. Мне навстречу попалась бывшая сослуживица по Дому книги. На ней элегантный темный костюм и удивительно белая кофточка с кружевным воротничком. Любопытствуя, я спросил:

— Что случилось, почему ленинградки вдруг стали франтихами?