В море дьявола - [6]

… Ничухин вскочил на ноги, налетел на поверженный огнетушитель, но, чудом сохранив равновесие, покрыл всю длину коридора за рекордно короткое время. Избежав еще нескольких неприятностей на крутых ступенях, он ворвался в свою каюту, заперся в ней и забился в самый дальний угол под иллюминатором, подальше от двери, как это делал он в пустой квартире в те времена, когда был еще ребенком. Происшедшее сейчас на камбузе подействовало на него куда сильнее, чем все пережитые до этого ужасы вместе взятые. Это был уже НАСТОЯЩИЙ КОШМАР, и особенно напугал его вид занесенного над ним топора. Перед глазами стояли обезумевшие лица, и Ничухин прекрасно понимал, в какой опасности сейчас находится. Про эту опасность он читал только в романах ужасов.

Это была смертельная опасность.

Экипаж сошел с ума.

Это было бы ясно и дураку.

Ничухин снова затрясся в ожидании неизбежной развязки. МОРЕ ДЬЯВОЛА оказалось самой дьявольской штукой из всего, что существовало сейчас на свете. Да-да, оно существовало наяву, и ему, Ничухину, предстоит сейчас это прочувствовать на собственной шкуре. Оно сгубило не один корабль, и не два, не тысячу и не две человеческих шкур… теперь, несомненно, настал черед и этой посудины. Неизвестно, чем займутся эти безумцы с камбуза после окончания своей дьявольской трапезы, приготовление которой чуть было не притормозил Ничухин, но то, что наступает отчетливо вырисовывающийся КОНЕЦ — сомневаться в этом не приходилось. Ничухину вдруг дико захотелось откупорить иллюминатор и поскорее выпрыгнуть в море. Пусть он пойдет ко дну, или пусть его сожрут акулы, лишь бы подальше от этого ужасного дома с привидениями. И Ничухин решил, что непременно так и сделает, как только эти головорезы вздумают ломиться к нему в каюту.

… Ничухин находился в отчаянном положении и был готов сопротивляться, как загнанная в угол собака, но время шло, а в коридоре по-прежнему не раздавалось шагов приближающихся к нему безумцев. Страшные мысли, переполнившие и без того перенатруженную за эту бесконечную ночь голову Ничухина, превратились в бесформенный ком, и он клюнул носом. Пытаясь взбодриться, он вытаращил глаза, но затем клюнул еще раз, затем еще, и наконец, так ничего и не успев сообразить, отключился.

Он уснул самым натуральным образом, но его сон был лишен тех кошмаров, которые преследовали его в действительности.

… Проснулся Ничухин от ударов по двери. В каюте было светло, через иллюминатор потоками вливались жаркие солнечные лучи, настенный хронометр, каким-то непостижимым образом услужливо очутившийся прямо перед носом Ничухина, показывал ровно шесть утра. Ничухин сидел все в том же углу между шкафом и переборкой, куда забился накануне. Так как никаких снов ему не снилось, в голове мгновенно всплыли пережитые им события этой ужасной ночи.

Удары в дверь повторились, теперь это был уже грохот, и Ничухин содрогнулся.

«ПО МОЮ ДУШУ!» — затравленно подумал он и вскочив, схватился за иллюминатор, в любую секунду ожидая услышать за спиной треск разносимой на куски двери.

— Ничухин, мать твою! — заорал вахтенный из-за двери, не пытаясь, однако, что-либо с ней сотворить. — Подъем! ЗАВТРАК ДАВАЙ!

Ничухин в панике отодрал заржавевшие от постоянной морской сырости болты иллюминатора, но до него наконец дошел истинный смысл услышанного. Он понял вдруг, что в голосе матроса не было абсолютно никакой угрозы, а было только одно лишь нетерпение — это был обычный, так хорошо знакомый Ничухину ежедневный сигнал к началу трудового дня. Опомнившись, он заставил себя буркнуть в ответ что-то нечленораздельное, лишь бы вахтенный поскорее оставил в покое его дверь и стал чутко прислушиваться к звуками из-за двери.

Но в дверь, к его удивлению, больше никто ломиться не пробовал. Удовлетворенный, видимо, поступившим от Ничухина ответом, вахтенный убрался. А может быть это был только хитрый ход, и он притаился за дверью, чтобы в удобный момент схватить Ничухина и утащить его на камбуз на расправу обезумевшей толпе?

Но нет, непохоже… Ничухин явственно слышал шаркающие шаги вахтенного по коридору, а затем — по трапу, наверх, туда, где находился пустой ночью мостик корабля. Где-то в глубине коридора отворился люк, на несколько секунд из него вырвался оглушающий рев двигателя, затем снова все стихло. Это кто-то из мотористов по утреннему обычаю выходил с трехлитровой банкой к аппарату с газированной водой.

… Ничухин долго топтался возле иллюминатора, усиленно соображая. Искрящаяся гладь океана за стеклом, чистое высокое небо и яркое солнце понемногу успокаивали его. Ему показалось, что ничего-то совсем и не случилось, что все вокруг идет как всегда, что вообще все в порядке. Он подошел к умывальнику, отвернул кран и кое-как умылся. Приходил он в себя медленно, ужасные воспоминания не шли из головы. Ничухин поискал взглядом смятую сигаретную пачку, чтобы убедиться, что все это — не плод его нарушенного воображения, долго глядел на нее, все еще не веря в то, что наступила долгожданная передышка, затем подошел к двери и повернул ключ.

В коридоре, как он и надеялся, его никто не поджидал. Никто не притаился за углом и не думал нападать. Из соседней каюты доносился мирный звук работающей электробритвы, в кают-компании наверху вещал новости громко включенный телевизор. Из-за дальнего поворота коридора вынырнула полуголая фигура вахтенного моториста, и руки его были заняты банкой с газированной водой. Не обращая на Ничухина, как, впрочем, и всегда, никакого внимания, он виртуозным движением ноги отворил люк. Снова из машинного отделения вырвалось громовое клацанье клапанов, и через секунду опять все стихло.