В моих руках - [57]
Когда мы закончили со швами, анестезиолог спросил: «Что вы там делаете, ребята? Его давление резко упало». Я посмотрел на монитор: 60 на 30!? Анестезиолог повторил: «Ребята, вы на что-то давите?» Я ответил: «Нет, мы просто зашили живот, но что-то явно пошло не так». Мы с ассистентом немедленно перерезали швы, потому что я предположил, что какой-то сосуд начал кровоточить.
Ничего. Край печени и вся брюшная полость были сухими, как пустыня Мохаве летним утром. Ни активного кровотечения, ни сгустков, ничего, что могло бы объяснить быстрое падение артериального давления. Анестезиолог воскликнул: «Ребята, у нас большие проблемы».
Это еще мягко сказано. На мониторе цифры артериального давления упали до нуля, а частота сердечных сокращений, которая составляла 70–75 уд. в мин, в течение секунды снизилась с 40 до 20, а затем и до 0. На ЭКГ пошла изолиния. Это состояние называется асистолия – отсутствие измеримой электрической активности или функции сердца. Я приступил к сердечно-легочной реанимации (СЛР). Анестезиолог объявил экстренную ситуацию, созвав медсестер, вспомогательный персонал и врачей в операционную. Спокойная, размеренная и приятная обстановка сменилась криками, заказом лекарств, мучительным размещением дополнительных внутривенных катетеров, экстренными анализами крови. Я продолжал качать больного.
Спустя 15 минут, после того как мне несколько раз приходилось меняться с другими врачами, чтобы отдохнуть и опять приступить к реанимации, я понял, что семья пациента не в курсе происходящего. По плану я уже должен был выйти к ним. Я крикнул медсестре, чтобы она дала им знать, что у нас серьезная проб– лема и что я постараюсь прийти в комнату ожидания как можно скорее.
Представьте, как это сообщение испугало семью пациента. Медсестре было нелегко его даже озвучить. Предыдущая информация, что все было «великолепно», вселила в них определенную уверенность. А теперь ситуация резко поменялась.
Мы пытались оживить пациента еще около 45 минут, следуя всем протоколам реанимации, при этом врачи качали его по очереди. Я даже прошел через разрез на брюшной полости, открыл перикард – сердечную сумку и массировал само сердце. К сожалению, оно не заработало, и артериальное давление так и не появилось.
Через час один из анестезиологов подошел сзади, мягко похлопал меня по плечу и сказал: «Думаю, пора остановиться». Я увидел на мониторе изолинию и отсутствие давления. Все еще ошеломленный, я посмотрел на настенные часы и констатировал время смерти больного. Шум в операционной резко утих. Я прошел мимо всех, кто пришел помочь моему пациенту, но никто не решался посмотреть мне в глаза. Я снял одноразовый халат, перчатки и маску и выбросил их. Надев белый халат, который висел на крючке возле моего шкафчика, я медленно пошел к родственникам. Им позвонила медсестра и перенаправила в кабинет для консультаций. Я вошел, закрыл дверь и сказал: «Мне очень жаль, но он умер. Все шло хорошо, но в конце операции его сердце внезапно остановилось».
Жена пациента и его дочери начали громко рыдать уже на последних моих словах. Весь воздух, казалось, покинул кабинет, а его стены будто начали сдвигаться. Я присел на корточки перед женщинами и попеременно брал их за руки, тщетно пытаясь утешить. Прошло нескольких минут, они успокоились и начали задавать мне вопросы.
«Что случилось?» «Как это произошло?» «Что пошло не так?» «Мы думали, что все идет хорошо, что изменилось?» «Почему это случилось?» Сотня разных «что, как и почему». Я тоже был потрясен и ошеломлен, но пытался сохранить самообладание и профессиональную выдержку. Думаю, что мой голос был даже слишком монотонным. Я полностью описал, что произошло, и признался, что не знаю и не понимаю, почему его давление так резко упало в конце операции. Ситуация резко ухудшилась менее чем за 45 секунд.
В кабинете мы провели около часа. Иногда мы сидели тихо, без слов, иногда я отвечал на вопросы, которые начали повторяться. Но женщины имели на это право. В конце разговора мне пришлось завести сложную тему – попросить разрешение на вскрытие. Я как можно деликатнее попытался объяснить, что это исследование даст возможность понять, что пошло не так и почему операция, которая протекала без проблем и с минимальной кровопотерей, закончилась катастрофой. Семья обменялась взглядами, и жена пациента кивнула. Я вручил каждому из присутствующих копию моей визитной карточки вместе с номером кабинета и моим мобильным и попросил их звонить мне в любое время, если у них возникнут какие-либо вопросы.
Я был подавлен. У меня никогда раньше на операционном столе не умирали пациенты. Слава богу, больше это не повторялось, но одного раза вполне достаточно, чтобы оставить в душе мрачный осадок. В ту ночь я не смог заснуть. Часами я прокручивал все события снова и снова, пытаясь объяснить страшное происшествие. Я встал с кровати, подошел к кухонному столу и проговорил каждый свой шаг, но так и не смог вспомнить каких-либо необычных интраоперационных явлений или технических ошибок. Я проиграл в памяти каждый разговор с этим больным. Что я пропустил и не спросил? Были заданы все стандартные вопросы о боли в груди, сердечных заболеваниях, затрудненном дыхании, снижении толерантности к физической нагрузке. Все ответы были отрицательными. Я вспомнил дословно фразу пациента, которую он произнес на первой же консультации:
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
В первой части трилогии Макса Пембертона трогательно и с юмором описываются впечатления интерна от первого года работы в Национальной службе здравоохранения Великобритании. Юношеский максимализм доктора сменяется откровенным недоумением от осознания того, насколько мало в его деле собственно «спасения жизней» и как много времени уходит на заполнение бланков и обдумывание важных проблем, которые не обсуждались нигде раньше. Например, как ответить родственнику на вопрос о том, выжил ли его близкий? В этой книге Макс Пембертон предоставляет читателю возможность приоткрыть дверь в мир, куда обычному человеку без медицинского образования вход запрещен.
Доктор Генри Джей – анестезиолог с более чем тридцатилетним опытом врачебной практики. За свою карьеру он провел более 30 000 процедур анестезии – обездвиживая тело, стирая память, а затем вновь возвращая пациента в сознание. Генри Джей делится своим опытом, переплетающимся с личными историями пациентов, исследует природу сознания, механику облегчения боли и чудо современной медицины.
Перед вами реальные захватывающие жизненные истории, проникнутые горем и надеждой, рассказанные непосредственным участником событий. Трагические, жуткие эпизоды, часто связанные с потерей близких, и, напротив, сцены радости и триумфа — все это результаты экстренного звонка в 999, самую крупную и загруженную службу скорой помощи в мире, где Лиза Уолдер уже более 15 лет работает фельдшером. Сейчас она от первого лица рассказывает, что скрывается за голубыми маячками и ревущими сиренами и что на самом деле означает иметь работу, которая каждый день сводит медиков скорой помощи лицом к лицу со смертью и с судьбой.
«Едва ребенок увидел свет, едва почувствовал, как свежий воздух проникает в его легкие, как заснул на моем операционном столе, чтобы мы могли исправить его больное сердце…» Читатель вместе с врачом попадает в операционную, слышит команды хирурга, диалоги ассистентов, становится свидетелем блестяще проведенных операций известного детского кардиохирурга. Рене Претр несколько лет вел аудиозаписи удивительных врачебных историй, уникальных случаев и случаев, с которыми сталкивается огромное количество людей.