В могиле не опасен суд молвы - [15]

– Я польщен, мисс де Люс, – сказал гробовщик. – Возможно, в другой раз.

Я изящно склонила голову и одарила его робкой улыбкой. Хорошо, что у меня нет при себе веера!

Он щелкнул каблуками или мне показалось?

Так или иначе, он быстро ушел, чего и следовало ожидать от человека его сословия.

– Какой у тебя приятный отец, Хоб, – заметила я.

Он ухмыльнулся от уха до уха.

– А теперь, – продолжила я, переставая изображать из себя герцогиню, – пойдем и посмотрим, что на этой пленке.

Глава 5

К счастью, аптека находилась прямо напротив церкви, так что мы почти не рисковали наткнуться на кого-то, кто меня знает. Еще не хватало, чтобы меня остановила и начала допрашивать полиция, хотя даже это лучше, чем встреча с Даффи или Фели.

Фели! Я совсем о ней забыла! Я вышла из церкви вместе с констеблем Оттером и оставила ее извлекать водопад звуков из церковного органа. Насколько я ее знаю, может, она там так и сидит. «Искусство фуги» старины Иоганна продолжается час с четвертью, а уж если моя сестра расстроена и недавно поела, прерываться она не станет.

«Чары музыки могут смягчить душу зверя», – говорит Уильям Конгрев в пьесе «Невеста в трауре».

«Музыка и куриные сэндвичи – вот что ему нужно было сказать», – однажды заметила Даффи, когда за обедом Фели вылетела из-за стола и нашла утешение в одной из самых прекрасных и душещипательных сонат Бетховена.

– Ты сказала, что сама заплатишь? – уточнил Хоб, нарушив ход моих мыслей.

– Да, – подтвердила я. – Но давай-ка поспешим, пока я не передумала.

Если мы быстро проявим пленку, я, может быть, успею вернуться в церковь, пока Фели не заметила мое отсутствие.

– К чему спешка? – спросил Хоб, пронзая меня внимательным взглядом.

– Ни к чему, – ответила я, прикусив язык. – Просто я схожу с ума по воздушной съемке. Я не видела хорошей аэрофотографии уже сто лет. Раньше их в большом количестве печатали в «Иллюстрированных лондонских новостях», но это было еще до войны. Теперь они никого не интересуют. Кроме тебя и, разумеется, меня.

Я широко улыбнулась ему, и он расплылся в ответной улыбке.

Аптека располагалась на центральной улице дверь в дверь с мясной лавкой. «Уонлесс и сыновья, аптекари», – гласили отслаивающиеся черные с золотым буквы над дверью и на маленьком окне, в котором виднелись две мензурки с застоявшейся водой.

Колокольчик звякнул, когда мы вошли в темную и тесную пещеру Аладдина, хранящую бутылочки, фляжки, жестянки, пакетики и коробочки. Здесь негде было повернуться и пахло серой; лавандой и мятой; солями для ванн и нюхательными солями; лакрицей, алоэ и рвотным орехом; касторкой и гвоздичным маслом (от зубной боли).

Я внезапно осознала, что здесь пахнет комнатой, в которой недавно умер тяжелобольной пациент.

Не хочу об этом думать.

За прилавком стоял высокий худой аптекарь в белом халате. Он даже не моргнул глазом, когда я протянула ему пленку.

– Отпечатать? – уточнил он, держа карандаш наготове.

– По одному экземпляру, – сказала я.

– Имя?

– Флавия де Люс, – нет смысла лгать.

– Вы живете по соседству, мисс де Люс? – поинтересовался он.

– Мы остановились в «Дубе и фазане», – ответила я, – но завтра уезжаем. Вы успеете к этому времени?

Это был чистый вымысел. Я понятия не имела, когда мы собираемся уезжать, но хотела получить снимки как можно скорее.

Аптекарь нахмурился.

– Не могу обещать. Мы проявляем фотографии каждый день, кроме воскресенья. Но сейчас самое оживленное время года…

Он не стал добавлять «из-за туристов», но я и так поняла, что он имеет в виду.

Я открыла рот, делая вид, что сейчас скажу, будто могу отнести свою пленку в любое другое место.

– Иногда, – неохотно добавил аптекарь, – они бывают готовы в тот же день, но очень редко. В это время года мы сбиваемся с ног.

Я сделала виноватое лицо, как будто я причина всех бедствий.

Он внимательно рассматривал меня пару секунд, а потом, приняв решение, заколотил правой ногой в деревянный пол, словно бешеный бык, только что заметивший матадора на ринге.

– Хоуленд! – закричал он громким и тревожным голосом, совершенно непохожим на тот, которым он только что со мной говорил. – Как быстро ты сможешь проявить пленку шесть на двадцать?

Кем бы ни был этот Хоуленд, должно быть, он глуховат.

Из-под пола донеслось сердитое бурление, как будто подземные боги страдали от несварения желудка.

Я не смогла разобрать ни слова. Заглянула за прилавок, перед которым стояла. Конечно же, под ногами аптекаря располагался люк. Невидимый Хоуленд, должно быть, устроил темную комнату для проявки фотографий в подвале.

– По мере возможности, – сказал аптекарь, поворачиваясь ко мне.

– Благодарю, – ответила я, продемонстрировав зубы и одарив его широкой улыбкой, тщательно выбранной из моего ассортимента доброжелательных оскалов.

И с уверенностью добавила:

– Я знаю, вы сделаете все, что в ваших силах.

На улице я попрощалась с Хобом.

– Мне нужно возвращаться, или моя сестра сойдет с ума. Она слишком обо мне беспокоится. Ты знаешь, как это бывает.

Небольшая ложь никогда не повредит случайному знакомству.

Хоб кивнул и ушел.

Оставшись в одиночестве, я осознала, что за время нашего общения он толком ничего не сказал.