В мире подлунном... - [80]

Не скажу, что мир загробный — это рай.

Сильный здесь таким же сильным там пребудет.

Пей, бедняк, здесь пить удобней — это знай.

Передавая бурдюк Бируни, закончил уже не стихами:

— Этот мир пройдет, как чесотка. Ну-ка, Абу Райхан, глотни.

Бируни рассмеялся. Но не до веселья было. Маликул шараб только на первый взгляд выглядел эдаким неунывалой. Вглядись — и совсем иное впечатление возникает: болезненно бледное лицо, черные ободья вокруг глаз. Да и вина в последние годы сам «повелитель вина» пил мало, сколько бы ни восхвалял веселящую влагу. А теперь будто нарочно опьяняет себя, заглушить в себе что-то хочет.

— Что с тобой, Маликул шараб? Скажи — «слава аллаху!». Ведь ни один правоверный не выходил живым из главных султанских подземелий. А ты вот вышел.

— Э, Абу Райхан! У твоего покорного слуги сердце обливается кровью не из-за зиндана! Даже не из-за кнута, которым щедро меня угостили там! — рывком снял с себя Маликул шараб старый чекмень, и на груди и спине его владельца увидел Бируни багрово-синие полосы.

Как только держалась жизнь в таком слабом, будто у хилого воробья, теле с торчащими ребрышками? Почему душа не вспорхнула и не улетела из него?

— Нет, Абу Райхан! Маликула шараба мучают не боль и не гнев на злодеев, нет! Мучает старого дервиша предательство одного вроде бы закадычного друга…

О, этот проклятый Букри! Ты был прав, ты был прав тогда, Абу Райхан.

Бируни стоял молча: выходит, Пири Букри еще и доносчик, предатель…

— Не мог я думать, что этот горбатый дьявол, который заставлял своим искусством плакать всю мою питейную, уже двадцать лет записывает каждое слово, там сказанное, не мог! О люди, люди! — Маликул шараб стал горестно раскачиваться, потрясая кулаками. — От низости людской небо должно упасть на нас! А оно не падает, почему? Почему не провалится в пропасть этот мерзкий подлунный мир? О Бируни! Говорят: делайте, делайте добро: если совершишь добро, то и отзовется тебе добром, а совершишь зло, то получишь в ответ зло. Но я-то… ему-то… жалел его, считал, что страдает калека бедный на чужбине! Я вино пил, а без этого лжеца не пил, хлеб ел, а без этого ничтожества не ел! А этот низкий соглядатай… к каждому моему слову добавлял еще сто слов, хорошее переиначивал в плохое… А хитрая лиса, главный визирь, все знал, все! О, если бы ты видел его, Абу Райхан, этого предателя! Вчера ходил в лохмотьях, сегодня в златотканом халате, волосы и борода завиты, помолодел на двадцать лет!

«Садаф-биби! Бедная Садаф-биби!» Бируни откинулся в бессилии к стене.

— Нет! Не дождешься справедливости ни у кого… Сорок лет он сотрясал мир, а когда показался ему ангел смерти, задрожал. Ждет Ибн Сину, а ему подсунут мошенника, который объявит себя великим исцелителем.

Бируни, хоть уже слышал об этом, переспросил:

— Мошенник объявил себя Ибн Синой? Я тебя не понял, Маликул шараб.

— Не понял? Этот Ибн Сина, которого нашел главный визирь, — не настоящий Ибн Сина, такой же лжец и хитрец, как сам Али Гариб! Шляется по городам и кишлакам, обирает недужных, а прозвище его — Шахвани. Тайну я тебе раскрыл, откуда узнал ее — не спрашивай. И запомни: разгадку во всей столице знают лишь двое: старый дьявол Али Гариб и скромный дервиш, твой покорный слуга! Вот так, мудрейший из мудрых: ты знаешь Ибн Сину настоящего, я знаю Ибн Сину ложного!

4

Два дня кряду они отправлялись в путь задолго до рассвета, но на сей раз солнце уже взошло, а их отряд не сдвинулся с места стоянки. Бируни никто не беспокоил. Неизвестно было даже, знал ли о Маликуле шарабе всезнающий мушриф. К полудню откуда-то явились два всадника, лагерь зажужжал.

Подмели внутри стоянки и вокруг. Водоносы с огромными бурдюками брали воду из водоема и спешно поливали тропы, ведущие от дороги к бекату. Сарбазы, приехавшие вместе с Бируни, надраивали вооружение, щиты и шлемы, украшали лошадей, будто собирались они встречать не врачевателя, пусть и знаменитого, а властителя.

Немного погодя в комнату, где расположились Бируни и Маликул шараб, вошел курносый мушриф. На нем был новый халат, подпоясанный тяжелым серебристым кушаком, ослеплял глаза шлем, а особенно ярко выделялся знак полномочий на шлеме. Нарочито громко гремел кривой саблей: будто каждое слово отрубая саблею, заговорил:

— Мавляна! Сейчас… к нам… прибудет… великий исцелитель… досточтимый господин Абу Али Ибн Сина! Солнце мира, покровитель правоверных повелел… чтоб, мы с вами, оказав великому исцелителю покровительство, доставили его живым и здоровым во дворец султанский… Так? Мне известно… вы хорошо знакомы с господином Ибн Синой.

Бируни кивнул головой.

— Если только этот Ибн Сина — тот самый Абу Али Ибн Сина, с которым знаком ваш покорный слуга.

Курносый мушриф не понял иронии. Строго посмотрел на Маликула шараба:

— А ты, дервиш, знаешь великого исцелителя, господина Ибн Сину?

— Нет, не знаю. Я знаю господина Абу Халима Шахвани!

— Шахвани? Кто таков?.. Ты же вчера вечером сказал, что знаешь господина Бируни и господина Ибн Сину.

— Нет, господин мушриф! Я сказал, что знаю господина Бируни… И еще я знаю мошенника Шахвани!

Мушриф нахмурился. «В своем ли уме ваш дервиш?» — говорил его взгляд, устремленный на Бируни.