В мечтах о швейной машинке - [7]

К тому времени бабушка уже волновалась вовсю: с приданым Артонези мы покончили, едва успев в последнюю неделю перед свадьбой, теперь нужно было искать новые заказы – и новых заказчиков. Правда, нам удалось отложить немного денег: я мечтала, что смогу внести аванс за швейную машинку. Бабушка же настаивала на том, чтобы беречь каждый чентезимо, как в голодные годы. И действительно, найти клиентов пока не удавалось.

Но недолго ей оставалось волноваться, бедняжке: не успела маркиза вернуться из свадебного путешествия, как бабушка, расправляя подол одного из моих зимних платьев, склонила голову на грудь, глубоко вздохнула и умерла. «Удар, – вынес приговор доктор, выписывавший разрешение на похороны. – Переутомилась, вот сердце и не выдержало».

Большая часть наших скромных сбережений пошла на похороны и место на кладбище: мне не хотелось, чтобы бабушка лежала в безымянной могиле, как все прочие родственники.

Теперь я осталась совсем одна: слава богу, работать научилась, но никаких перспектив на тот момент не видела. Хорошо ещё, о новом жилье думать не пришлось: домовладелица, явившаяся на вынос тела (хотя на кладбище со мной не поехала), заверила, что я могу остаться на прежних условиях – если возьму на себя уборку. Но как быть с остальным? Сбережения скоро закончатся, и чем тогда платить за еду, мыло, свечи, керосин и уголь? Не обращаться же за помощью к подругам детства, ставшими теперь прачками, гладильщицами или судомойками в тратториях: все они едва сводили концы с концами, работая по пятнадцать часов в день, чтобы прокормить хотя бы своих детей. Может, лучше забыть о независимости, послушать кумушек-соседок да подыскать себе местечко прислуги в каком-нибудь почтенном семействе? Тебе всего шестнадцать с половиной, говорили они, ты ещё слишком молода, чтобы жить одной. Но, вспоминая историю Офелии, о которой сама узнала лишь недавно, я думала только о том, что бабушка не случайно старалась научить меня ремеслу. Разве можно предать её последнюю волю?

Стараясь теперь сэкономить даже на еде, я протянула ещё пару месяцев. Каждый день обходила старых заказчиков, расспрашивая, нет ли у них для меня работы, и стыдясь настаивать, когда они отвечали: «Нет, мы уже обратились к другой швее». О том, что снова явиться к Артонези, не говоря уже о новом доме, куда переехали синьорина Эстер с мужем, я даже не думала: ворохов одежды, которые мы с бабушкой для них нашили, хватило бы на долгие годы, а разве могло новобрачным понадобиться что-то ещё? К несчастью, в городе не было и обучавшей синьорину Эстер американской журналистки, заботу о белье которой бабушка время от времени брала на себя: та на несколько месяцев уехала на родину навестить сестру.

Лежавший в комоде кошелёк с каждым днём становился всё более тощим. Я уже снесла в ломбард платья, подаренные синьориной Эстер, несколько комплектов простыней, которые бабушка собирала мне в приданое, её золотую крестильную цепочку и серёжки с коралловыми подвесками, которые она оставила мне в наследство, продала старьёвщику даже книги, журналы «Корделия» и те оперные либретто, что были в хорошем состоянии. Конечно, чтение могло бы помочь мне скоротать время, особенно сейчас, когда глаза не утомлялись над шитьём, но даже эти несколько чентезимо были мне необходимы. К счастью, удалось сохранить обе полуподвальные комнатки, иначе с учётом постоянных скитаний от дома к дому в поисках работы и регулярных прогулок в полях за городом, где я собирала мангольд, дикие артишоки, цикорий и другие съедобные травы, меня бы непременно арестовали за бродяжничество.

Но сдаваться я не собиралась. И в конце концов моё упорство было вознаграждено. Как раз в тот момент, когда я, неделю проведя на сыром тесте и диком цикории, уже совсем выбилась из сил, меня разыскала экономка синьора Артонези. «Маркиза хочет с тобой поговорить, – сказала она. – Сейчас же ступай на виллу. Адрес-то знаешь?»

Невероятно! Что могло понадобиться синьорине Эстер?

По своей наивности я как-то не думала, что, помимо красивых рубашек, халатов и нижних юбок, новобрачной в скором времени может понадобиться ещё один вид одежды: не то чтобы не понимала простейших вещей, но история её любви всегда казалась мне такой поэтичной, такой идеальной и бестелесной, что в душе я отказывалось думать о физической стороне «венчания», как это именовалось в романах Делли^[2], и того, что за ним следовало. Я не задумывалась даже о том, что сама королева уже родила одну за другой двух принцесс и юного наследного принца, хотя хозяева всех до единого магазинов выставили по этому поводу в своих витринах увеличенную фотографию нашей государыни с тремя детьми в кружевных платьицах: меня, если честно, больше интересовал крой самих платьиц и чепчиков, чем то, как их владельцы появились на свет.

Признаться, из-за этой дурацкой романтики я даже немного расстроилась, узнав, что моя синьорина Эстер ждёт ребёнка. Зато сама маркиза была бесконечно счастлива. Она встретила меня, вся сияя от радости, в гостиной роскошной виллы, где жила теперь с мужем.

– Надеюсь, ты сошьёшь для новорождённого самое прекрасное приданое, какое только можно представить! – заявила она. – На крещение возьмём конверт и крестильную рубашку Риццальдо: Гвельфо на ней настаивает, хотя она уже слегка пожелтела, – тебе придётся помочь мне с отбеливанием. Остальное Гвельфо хотел заказать у кармелиток: ради вышивки, конечно, ты же понимаешь, – вроде как, это семейная традиция. Но я сказала, что лучше позову доверенную швею...