В Маньчжурских степях и дебрях - [8]
Опять он вздернул плечи и развел руками.
— Главное — пуля… В жизни я не видал у них таких ружей…
— Небось, и в оболочке, — заметил Петька, вопросительно взглянув на Семена…
Через секунду он спросил:
— Вы когда видели новые пули?..
И пояснил сейчас же, не дожидаясь ответа:
— Внутри свинец, а снаружи этак в роде серебра, только тверже.
Немного он покраснел. Он видел, как Семен вдруг омрачился. Конечно, откуда Семену знать о новых пулях? И, конечно, ему это неприятно, что он не знает. А откуда он может знать! Он, может, всю жизнь прожил в лесу.
— Ладно, — сказал Семен. — А ты вот что, ты лезь-ка к окошку и сиди там, сторожи… Как что заметишь, станет слезать или еще что, сейчас мне… Ну, валяй!
И он скользнул глазами снизу-вверх по лестнице-сосенке.
— Ну, живо!
Петька вскарабкался по сосенке и высунул в окно голову.
— Видишь? — шепнул снизу Семен.
— Вижу.
— Не очень высовывайся… Слышишь?
И Семен носком сапога ударил тихонько под конец сосенки.
Затем он оставил Петьку в покое.
Он опять лег на койку навзничь, заложив руки за голову, вытянувшись во всю длину койки.
Затаив дыхание, смотрел Петька из маленького прорезанного в толще бугра окошка…
По скату бугра зеленели кусты орешника и дикого винограда. В их зелени утопали темные стволы вековых кедров и дубов. Высоко по стволам взбегали плети повилики, захлестываясь цветными гирляндами, точно выброшенная из зеленого моря розовая пена…
Снизу Петьки хороши были верхушки деревьев. Тихо колыхались ветви, чуть-чуть дрожали листья.
Немолчный шум шел над лесом.
На одном из дубов довольно высоко от корня Петька рассмотрел и маленького человечка с желтым лицом в синей с золотыми пуговками кофте и синих же широких штанах.
Человек сидел верхом на толстой ветви, прислонившись спиной к стволу дуба. Около него висело на сучке его ружье.
Ружье Петьке было плохо видно. Его почти совсем закрывали листья. Только ствол ружья в нескольких местах поблёскивал между листьями. И потому, как поблёскивал ствол в зелени листьев переливным, то синим то серебристым блеском, Петька догадался, что ружье качается…
Китаец, или как назвал его Семен манза, вероятно, привесил ружье только сейчас.
Светлыми пятнами лежали на синей: кофте солнечные блики.
Листья вверху и ветки колебались, и от того светлые пятна то расползались, то суживались опять, скользя по кофте по рукам, по желтому лицу.
Два или три раза лицо осветилось все ярко и светло, точно выставилось вдруг из зелени…
И Петька невольно в оба эти раза подался немного назад, пряча голову в углублении окошка.
Он понимал, конечно, что китаец не может его видеть и не подозревает о его присутствии, но ему даже жутко стало, когда он увидел это лицо в рамке зеленых листьев, залитое солнечным светом, и потому казавшееся совсем плоским, с плохо различаемыми чертами, точно расплывшееся в лучах солнца.
Кругом тишина…
Только шумят деревья… Неподвижно сидит китаец в зеленых листьях. Блестит его ружье сквозь листья.
Петька видит, как блестящий ствол тихо колеблется и точно тянется, точно синее пламя пробегает по нем.
Из зеленой мглы, кажется Петьке, прямо на него глядят сверху большие темные глаза… И когда Петька вглядывается в них, он только и видит их одни. На лица, ни фигуры не видит, только одни глаза… Будто это сам лес смотрит на него из зелёного своего царства.
А кругом тихо-тихо…
Вот опять светлые пятна задвигались, поползли наискось по листьям, захватили края синих рукавов, скользнули по золотым пуговицам, вспыхнули на щеке и на подбородке.
Черные глаза потухли, ушли куда-то в глубину…
Желтое, все залитое светом, выплыло лицо из зеленого сумрака листьев.
IX
Петька вздрогнул. Что-то знакомое почудилось ему в этом лице.
Он по-прежнему плохо различал черты, но на одну минуту ему показалось, будто в них мелькнуло что-то, что давно затерялось в его памяти, и сейчас вспыхнуло опять и загорелось в сознании слабо и смутно…
И он весь замер и затаил дух.
Пристально смотрит он в лицо китайцу и видит, как лицо стало рябым от набежавших опять на него солнечных пятен…
Пятна движутся, скользят по лицу и точно прячут за собой лицо.
Точно занавеска из света и теней колышется против лица.
Что-то болезненное, мучительное, тоскливое затрепетало у него в душе.
Нет, видел он где-то раньше этого человека!
Но где?.. Когда?..
Какие-то образы родятся в душе, неясные, далекие…
Будто и в душе тоже пробегают светлые и темные пятна, ширятся, пропадают снова, снова вспыхивают…
И на сердце тоскливо-тоскливо…
Будто что-то сосет сердце…
Точно сейчас рядом с ним притаилось что-то нехорошее, страшное и неведомое… Точно что-то схоронилось внутри этого китайца и не хочет показать себя, пока не настало время…
Тогда Петька все увидит и все узнает… И он ждал этого момента с трепетом, с мукой и болью…
И вдруг словно волна подкатила ему к сердцу…
Крепко схватился он обеими руками за верхушку сосенки…
Вот оно! Вспомнил!..
От сердца отхлынуло. Холодок пробежал по телу.
Торопливо стал он спускаться вниз.
— Ты что? — окликнул его Семен, подымаясь с койки.
— Сейчас, — прошептал Петька.
Он спрыгнул с последнего сучка на пол и подошел к Семену…
Он не совсем хорошо различал теперь Семена…
