В людских и лесных дебрях - [97]

Между Дуэ и Погиби встретил я в нескольких местах, в долинах малых рек небольшие горнодобывающие работы колонистов. Они искали здесь и промывали золотоносный песок, не очень богатый, но зато залегающий на обширных территориях. Я не считал, чтобы здесь можно было организовать промышленную добычу, рассчитывая исключительно на людскую силу, но использование драг и экскаваторов дало бы, несомненно, отличные результаты. Однако колонисты упорно работали и добывали некоторое количество золота, которое они были обязаны сдавать исключительно Тюремному Управлению, выплачивающему им за это половину цены, установленной правительством.

Прекрасные леса покрывали невысокие горы, пересекающие остров с севера на юг. Местами здесь были совершенно девственные дебри, которые становились все более дикими вблизи восточного берега Сахалина, совершенно безлюдного. Даже сидя в возке, я мог наблюдать разных диких зверей, больших и малых. Белки скакали среди ветвей разлапистых кедров и сосен. Несколько раз куницы и лисы перебегали передо мной дорогу, ночами же достаточно часто слышал я глухой, нервирующий вой волков. Однажды, проезжая через небольшую, но очень быструю речку, я заметил в густых зарослях рога лося. Он даже не пошевелился, когда начали мы кричать и свистеть. Меня очень это удивило, и я спросил моего кучера, что бы это могло значить.

— Летом Сахалин постигает страшное бедствие: жгучие слепни, мухи, мошка и комары, — начал рассказ кучер. — Эти насекомые почти заедают скот, жеребят и телят, и сколько не заворачивают их в платки или рогожи — гибнут вскоре после рождения. Дикие звери также страдают от этих насекомых; оводы прогрызают им шкуру и откладывают в раны свои зародыши (яйца), которые развиваясь и превращаясь в червей, вгрызаются в мясо, что сопровождается ужасной болью. Звери прячутся в чаще, где мух и оводов меньше, и очень неохотно из нее выходят.

Так мне объяснил мой кучер-убийца, а говорил он это с таким выражением лица, что легко можно было себе представить, каким бедствием являются эти насекомые. Впрочем, после захода солнца, я убедился в этом на собственной коже. Но в минуту, когда я слышал это повествование, охотничий инстинкт вынудил меня к организации охоты на лося. Я сошел с возка и затаился за крутым берегом речушки, послав перед этим Каландаришвили и одного из кучеров, чтобы обошли лося с двух сторон и выгнали его из чащи к речке. Сидел я достаточно долго, пока, наконец, не услышал крики моих помощников, а несколько минут спустя треск ветвей и отголоски копыт зверя на берегу, засыпанном гравием. Приготовился к выстрелу и поднял голову. В ста шагах от меня стоял лось, внимательно прислушиваясь и осторожно стригая длинными ушами. Я высунул ружье и начал целиться в прекрасного зверя. Он сразу меня заметил. В течение мгновения он наблюдал за мной, а затем, нагнув рогатую голову, бросился в атаку. На половине пути его остановил мой выстрел и бросил этого гиганта на колени. Затем лось завалился на левый бок и, попытавшись подняться, вытянул свои могучие длинные ноги и остался недвижимым.

В скором времени прибежали мои «разбойники» и, сняв с лося шкуру и рога, отрезали отличные окорока и грудинку (корейку).

— Добро наше! — воскликнул с воодушевлением легко возбуждающийся грузин. — Будет у нас отличная и свежая еда! А теперь взгляните на шкуру.

Говоря это, он поднял ее вверх и растянул передо мной. Я увидел, что вся она была в дырах, как если бы кто-то стрелял в лося пулями большого калибра.

— Это дыры, просверленные личинками слепней и мух — объяснил мне кучер.

Передвигаясь этой дорогой на север, я много раз охотился на лесную птицу: глухарей, тетеревов, рябчиков и белых куропаток. Этих птиц я встречал всюду и в большом количестве, они были совершенно не пуганными. На Сахалине, около Александровска, видел я применение известного способа охоты на тетеревов с чучелом. Мой знакомый, инженер Горлов, велел мне сделать из черного сукна подобие птицы, вместо хвоста вставил два согнутых куска твердой бумаги, поместил на голове две красных полоски, являющихся подражанием бровей самца.

Чучело помещали на длинном шесте, который Горлов велел привязать к верхушке березы. Для охотников был сооружен небольшой шалаш из веток и, двое солдат верхом на конях начали объезжать лес издалека, вспугивая стаи тетеревов, сидящих с утра на деревьях.

Испуганные птицы срывались и летели, но заметив спокойно сидящего на верхушке березы черного самца, не предполагали обман и садились на всех соседних деревьях, с криком, ожесточенно ссорясь и борясь за место. Когда все птицы успокоились, Горлов начал побоище. Начиная с тех, что сидели на нижних ветках, стрелял он одного за другим. Тяжело падали они в траву, судорожно цепляясь за воздух ослабшими крыльями. Птицы, сидящие выше, с удивлением поглядывали вниз, не понимая удовольствия в падении на землю. Однако же, когда охотник застрелил птицу, сидящую выше других, последняя сорвалась с шумом, а за ней улетела вся стая. Эта форма охоты является варварской и омерзительной для спортсмена, когда таким способом зимой в Сибири гибнут десятки тысяч тетеревов.