В людских и лесных дебрях - [96]

Так как все, кто мог и умел критиковать антикультурную большевистскую систему, были вредны и опасны для новых российских «коммунистических царей», то эти каторжники-палачи, бывшие жертвы окровавленных лавок и сахалинских прутьев, в сто раз более кровавым способом употребили для интеллигенции карательную и палаческую систему хорошо знакомых им тюрем в Дуэ, Александровске и Оноре. Оттуда вырвались кровавые испарения и самые страшные в человеческой истории рассказы, которые родились в мрачных застенках советских судов и Чека.

История повторяется. А злодеяние само найдет для себя суд и казнь.

Так случилось и так происходит в Советской России.

II. В лесах и горах

Я прибыл на Сахалин, для геолого-химических исследований, летом на корабле «Алеут». С большой трудностью доставили меня лодкой на берег поселения Дуэ. Меня здесь встретили местные врачи, которые как наиболее интеллигентные, получили телеграфное распоряжение от Генерал-губернатора, чтобы они позаботились обо мне.

Я поселился у одного из этих врачей. Во время завтрака пришел солдат и позвал доктора на службу. Мой хозяин вернулся через полчаса и, извинившись передо мной, самым спокойным образом продолжил завтрак. На вопрос жены о причине вызова, не проявив никакого волнения, отвечал он между глотками водки и закуской:

— Засекли прутьями какого-то старого арестанта, ну и вызвали меня, но я мог только подтвердить смерть!

Я затрясся от негодования, видя интеллигентного человека, говорящего с такой спокойной интонацией об убийстве беззащитного заключенного.

Мне это показалось настолько ужасным, что я потерял охоту общения с подобными людьми. Хотя и в Японском море и в Татарском Проливе достаточно меня укачало, чтобы мог я почувствовать удовольствие в проведении нескольких дней на суше и в полном комфорте, однако же решил я как можно скорее двигаться дальше.

Таким образом, я употребил всяческие старания и назавтра уже располагал двумя возками, запряженными хорошими казенными лошадьми и тремя помощниками. Все трое в недалеком прошлом были убийцами, которые совершили не какое-то особое злодеяние, а наиболее частое преступление, какое знало российское криминальное право.

Двое из них были кучерами при возках, третий имел распоряжение оберегать и охранять меня и мой багаж.

Этот третий был малый, проворный как уж, грузин с черными волосами и смуглым лицом, на котором светились большие карие глаза, совершенно не моргающие и бдительные, как у зверей. Был это некий Каландаришвили, известный главарь бандитов, нападающих на почту. При большевиках это имя звучало в разных местностях России и принадлежало оно отважному и жестокому вождю красных партизан, которых советская власть использовала против армии адмирала Колчака и генералов Белова и Гришина. С полной уверенностью не знаю, но описание наружности и манеры держаться «красного» Каландаришвили напоминали мне этого арестанта с Сахалина, который был моим защитником и «опекуном» на острове изгнанников. У меня остались о нем хорошие воспоминания, так как был это человек учтивый, услужливый, вежливый и чрезвычайно сильный и, при этом, очень полезный в условиях путешествия через дикий Сахалин.

Моя дорога проходила почти серединой острова. Говорю дорога потому, что действительно она существовала. Власти, используя бесплатную работу заключенных, вырубили лес с юга на север широкой полосой, в какие-то пять метров, через речушки и ручьи перебросили многочисленные деревянные мостки, на болотах в низинах устроили переходы, набросав в топи груды срубленных деревьев и камни.

Кому была нужна эта дорога! Никому, кроме чиновников, которые посылали по ней солдат в погоню за беглецами, направляющимися обычно через дебри с западной стороны острова к некоторым пунктам, откуда легче всего было достичь через Пролив континента. Солдаты, проезжая этой дорогой, обгоняли беглецов, устраивали засады и схватывали арестантов, убегающих с острова, волоча их затем назад: в тюрьму и на лавку в руки ката.

Пунктом, к которому устремлялись беглецы, было маленькое поселение Погиби, на западном берегу острова, едва ли в пятидесяти километрах от континента.

Перебравшись через Татарский Пролив, беглец мог скрыться в густой тайге Амурского Края и постепенно продвигаться в сторону города Николаевска, предместья которого были населены разным авантюрным элементом, охотно укрывающим пришельцев с темным и кровавым прошлым и даже оказывающим им помощь в некоторых случаях. Само поселение Погиби или иначе «Место гибели», было населено выходцами из предместья Николаева, занимающихся рыболовством, контрабандой, а также организацией побегов для сахалинских изгнанников за большие деньги. Беглецы обычно платили за это тем, что убивали или грабили врагов или врагов-конкурентов своего избавителя, нелегально перебрасывали товары с Острова на континент или совершали рискованные вылазки вглубь Сахалина или на Остров Тюлений, расположенный в Заливе Терпения, где истребляли тюленей и привозили на материк их шкуры и жир на продажу.

Правительственная дорога вела только до Погиби, и ею-то двигались мои повозки под руководством Каландаришвили.