В ловушке любви - [4]

Он начинал меня раздражать. Ответ или нет, но другого у меня не было. Единственное, о чем я могла рассказать ему, — о своем детстве, знакомых и мучительном замужестве с Аланом. В конце концов он был для меня незнакомцем. Я не видела в нем ни друга, ни доверенное лицо. Мне уже начало казаться, что его пирожное никогда не принесут.

— Я нескромен, — заявил он решительно. Выглядел он при этом очень торжественно.

Я слегка махнула рукой в слабом жесте отрицания. Затем взглянула на свои пальцы: они дрожали. Я стала копаться в сумке в поисках сигарет.

— Я всегда был нескромным, — продолжил Юлиус А. Крам. — Хотя, — добавил он, — скорее это не нескромность, а неловкость. Я хочу все знать о вас. Да, да, я знаю, что сначала должен был бы поболтать о том, о сем, но у меня никак не получается.

А я подумала: изменилось бы что-нибудь, если бы мы поболтали сначала о том, о сем. И тогда, неожиданно, он действительно предстал передо мной нескромным, грубым и лишенным какого-либо обаяния. Если он не обладал никаким воображением и был не в состоянии завязать даже пустячную беседу, в особенности пустячную, то, зная об этом, ему не следовало приглашать меня в нелепый чайный салон. Мне захотелось уйти и оставить его наедине с его дурацкими пирожными. Но страх, поджидавший за порогом салона, ужас при одной мысли, что наступит момент возвращения домой, где царил ад, удержали меня на месте. «Постой, — подумала я, — он же как никак человек. Мы должны обменяться хотя бы несколькими фразами, а то твой приход, а потом побег будут выглядеть просто нелепо». Вообще-то это случилось со мной впервые: я была скована, не знала, что сказать и хотела бежать. Я приписывала это отсутствию знания жизни, бессоннице последних ночей и нервному состоянию. Короче, я сделала именно то, чего ни в коем случае не следовало делать: я приписала всю вину за неудачное начало встречи себе, а не Юлиусу. Всю жизнь моя больная совесть, напоминавшая умственную отсталость, заставляла меня испытывать смутное чувство вины. По дороге в салон я испытывала чувство вины перед Аланом, а теперь — перед Юлиусом А. Крамом. Я готова была поспорить, что если бы официантка сейчас растянулась на полу вместе со своими пирожными, то я почувствовала бы себя виноватой и перед ней. Что-то вроде злости против самой себя, против того кошмара, в который я превращала свою жизнь, стало глухо подниматься во мне.

— А вы сами, спросила я. — Что вы делаете в жизни?

— Заключаю сделки, ответил Юлиус А. Крам. — А точнее, я заключил так много сделок, что теперь провожу время, следя за тем, как выполняются условия договоров. У меня есть машина, в которой я живу и которая возит меня из одной конторы в другую. Проверяю, как идут дела, и еду дальше.

— Весело, — сказала я. — А что еще? Вы женаты?

Он заколебался. Может, он боялся, что я узнаю, что он холостяк?

— Нет, наконец, ответил он. — Я не женат, хотя однажды чуть не женился.

Он произнес это так торжественно, что я взглянула на него с любопытством.

— Не сложилось? — спросила я.

— Мы были разного круга.

Казалось, чайный салон застыл у меня перед глазами. И что я забыла тут, сидя напротив этого сноба?

— Она была аристократкой, — сказал Юлиус А. Крам Вид его при этом был пренесчастный. Английской аристократкой.

И вновь, уже во второй раз, я взглянула на него с любопытством. Если этот человек и не интересовал меня, то, по крайней мере, он меня удивлял.

— И в чем же дело? Она была аристократкой…

— Я стал тем, кем стал, только благодаря самому себе, — объяснил Юлиус А. Крам. — А когда я встретил ее, то был еще очень молод и неуверен в себе.

— А теперь что? — спросила я заинтригованно. Вы чувствуете себя уверенно?

— Теперь да, — ответил он. — Видите ли, деньги — это, наверное, единственное, что придает человеку уверенность в себе.

И словно для того, чтобы подтвердить эту мысль, он застучал ложечкой по чашке.

— Она жила в Ридинге, продолжал он мечтательно. Вы бывали когда-нибудь в Ридинге? Небольшой городок недалеко от Лондона. Мы познакомились на пикнике. Ее отец был полковник.

Воистину, решив развеяться, мне следовало бы лучше пойти в кино и посмотреть один из тех фильмов, насыщенных убийствами и сексом, что наводнили кинематограф в наше время. Этот пикник с дочерью полковника был не совсем то, что могло воспламенить воображение отчаявшейся молодой женщины. Мне как всегда повезло. Единственный раз мне выпала удача повстречать матерого финансового волка и что же? Полное фиаско: англичанка-невеста, да к тому же еще аристократка. Мне легче было представить себе дюжину нью-йоркских банкиров, которых Юлиус А. Крам довел до самоубийства. Я слегка надкусила ромовую бабу и обрадовалась. Пирожные всегда вызывали во мне ужас. А Юлиус А. Крам, должно быть, продолжал в своих воспоминаниях бродить по зеленым холмам Ридинга. Он молчал.

— И что же было потом? — все-таки спросила я.

Раз уж разговор завязался, я должна была закончить его, соблюдая все приличия.

— О, потом ничего стоящего, — Юлиус А. Крам покраснел. — Несколько приключений… может быть.

На мгновение я представила его в одном из известных заведений в окружении обнаженных женщин. Голова пошла кругом. Нет, это было невозможно даже в воображении. Весь облик Юлиуса А. Крама, его голос, кожа отвергали всякую сексуальность. И тогда я спросила себя, в чем заключается его сила в этом мире? Ведь казалось, что он лишен двух самых главных качеств, являвшихся рессорами человеческого естества: тщеславия и сексуальности. Я ничего не понимала в этом человеке. В обычной ситуации это обстоятельство возбудило бы во мне любопытство, но сейчас оно лишь приводило меня в замешательство. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Кажется, мы еще поговорили о том о сем, и я с притворным энтузиазмом приняла его предложение встретиться здесь же и в то же время на следующей неделе. На самом деле я бы согласилась на что угодно, лишь бы выкарабкаться из этого дурацкого положения.