В лето 6746 года от сотворения мира - [178]

Я проверил глушитель, примерился и хорошенько прижав приклад к плечу (отдача у винтовки все-таки не слабая) сделал пять выстрелов в левое окно. Пять хлопков, несмотря на глушитель, все-таки были хорошо слышны в тишине зимней ночи. Точно, будто птица какая крыльями шлёпнула. Но идиллия продолжалась недолго. Завалил я не всех, в кого стрелял, двое оказались ранеными и они, естественно, начали истошно орать. Я направил ствол в правое окно и сделал еще четыре выстрела (десятый патрон я израсходовал еще утром). Здесь в живых остался только один из четырех, но и его хватило. Удивительно, но никто не кинулся к раненым на помощь. Сбежали все. И слева и справа. Я перезарядил винтовку и снова приник к окуляру. Один слева и один справа пытались ползти к своим. Этих я трогать на стал и дал им спастись. Они отползти метров на 200, а там их подхватили убежавшие было их товарищи. Третий лежал и просто орал от боли. Так он моим бойцам спать не даст, пока помощи не дождется. Ни то, ни другое в мои планы не входило, и я без жалости добил его. Теперь до утра сюда точно никто не сунется.

Я отправил ординарца сообщить, что спуск вниз стал безопасным, но думаю, что бойцы мои и без него это уже поняли. Сам же захватил с собой винтовку и решил обойти весь периметр. У стены главных ворот (напротив «моего» камня) нашел только одного нахала, который спрятался за куст и был убежден, что в темноте я его не увижу. Прицелившись получше, я прострелил ему малахай. Дело в том, что ни убивать, ни ранить его я не хотел. Мне нужно было только сильно испугать его, и это мне удалось. Стрельца как ветром сдуло и думаю он до утра будет рассказывать своим дружкам о случившемся, да благодарить своих богов за свое счастливое спасение. А его рассказов о том, как кто-то (или что-то) видящий (видящее) в темноте на него напало, да чуть головы не лишило, товарищам его не только на сегодня хватит.

У тыльной стены (на другой стороне крепости) я вообще никого не обнаружил, а вот у четвертой стены, той, что была обращена к озеру узрел прямо целое нашествие. Здесь пользуясь темнотой, монголы пытались «пробить» тропинки через нашу засеку. Рабы работали шумно, пилили стволы, ломали ветки. Но судя по тому, сколько им удалось пройти, они еще долго свою работу не закончат. Им бы еще суток двое. За спинами рабов видны силуэты пеших монгольских стрельцов, а чуть дальше — спешенных всадников. Стрелять по ним я не стал. Работы это не остановит. Рабов много, одних убьёшь — телами убитых прикроются, но работу продолжат. А вот завтра ночью, перед, как я убежден, решительным монгольским штурмом, заминировать тут кое-что точно не помешает.

Когда я вернулся в коморку, за стеной внизу уже активно орудовали мои охотники за хабаром. Их товарищи постоянно поднимали на веревках большие короба с трофеями. Я посмотрел в прицел, с монгольской стороны никто не таился и не подкрадывался. Вмешиваться в работу «трофейной команды» не стал. Порядок был объявлен мною давно и все его хорошо знали. За его основу был взят монгольский подход у которых военная добыча делилась следующим образом: 3/5 доставалось войску, 1/5 доставалась джихангиру (руководителю похода, в нашем случае — мне) и 1/5 доставалась императору. Поскольку императора у нас не было, то я объявил, что эта часть пойдет семьям убитых и на устройство покалеченных (если и те, и те будут, а как без них). Кто из инвалидов мог трудиться, тому предполагалось дать деньгами на обзаведение, кто не мог — пристраивать в монастыри (которые, надо признать, без серьезного материального взноса таких в послушники брать отказывались). Обязательной сдаче подлежали все металлы и любые изделия из них (монеты — отдельно), любое оружие и защита, шелк, теплая одежда (пояса — отдельно) и сапоги. Поскольку добыча делилась на всех, специально контролировать честность охотников нужды не было. Утаить что-либо было практически невозможно, а крысятничество воспринималось коллективом сурово, как, впрочем, и во все времена. В общем, разберутся, писари запишут и мне доложат.

Я перевел окуляр на место установки пороков. Вот там работы продолжались, горели костры, доносились гортанные крики команд, изредка щелкал бич. Чуть в стороне около горки со «снарядами» в виде обрезков бревен, лежал довольно большой запас горшков (видимо с маслом и нефтью) и ждал своего часа. Похоже, что собрались ребятки к утру пороки поставить и рассвет может оказаться для нас излишне жарким. Ну-ну. Пойду разбужу своих «кузнечиков».

Кузнечиками я называл пятерых воинов, которые обслуживали привезенный мною из моего времени арбалет-гранатомет, который, напомню, еще в годы Первой Мировой войны получил окопное название «Кузнечик». Для стрельбы мой «Кузнечик» был установлен на специальный стационарный станок, который к тому же мог поворачиваться. В полете граната, выпущенная этим арбалетом, довольно быстро теряет скорость и потому падает почти отвесно. Кузнечики мои тренировались на этом арбалете всю осень. Использовали учебные гранаты. Поскольку учебные Ф-1 легче боевых на 60 граммов, пришлось залить в них немного свинца и уровнять вес. Тренировки свое дело сделали и радиус прицельного попадания у моих кузнечиков не превышал одного метра. Конечно, Ф-1, как карманная артиллерия давно устарела. Половина ее рубашки действительно улетает на 200 метров, но остальные мелкие осколки имеют малый радиус поражения. Там тротила-то всего те самые 60 граммов, а этого недостаточно. 100 г тротила (без оболочки) убивает голого человека в 3 метрах, но даже не контузит, если он в бушлате. Но для моего дела они годились, а это главное.