В лесах счастливой охоты - [31]
Коричневый — спал в сыром дупле, в гнилой трухе вымазался.
Рыжий — в кирпичной стене устроился, в дырке.
Вот и стала вода в луже чёрно-кирпично-коричневой.
— С лёгким паром! — крикнул Ванятка воробьям и побежал домой, разбрызгивая ногами весенние лужи.
За окном
Весной в лесах и полях поют мастера песен — соловьи, жаворонки. Люди слушают их затаив дыхание.
Я знаю много птичьих песен. Услышу — и сразу скажу, кто поёт. А нынче вот не угадал.
Проснулся я рано-рано. Вдруг слышу: за окном птичка какая-то возится в кустах. Потом голосок слышу, да такой приятный, будто две хрусталинки ударились друг о друга. А потом просто по-воробьиному: «Чив! Чив!» Диво!
Хрусталинкой — воробьём, воробьём — хрусталинкой. Да всё быстрей, всё звонче!
Перебрал я в памяти все птичьи песни — нет, не слыхал такой никогда.
А птичка-невидимка не унимается: хрусталинкой — воробьём, воробьём — хрусталинкой!
Тут уж и под тёплым одеялом не улежишь! Вскочил я, отдёрнул занавеску и вижу: сидит на кусте обыкновенный воробей! Старый знакомый. Он всю зиму летал ко мне на подоконник за крошками.
Но сейчас воробей не один, а с подружкой. Подружка спокойно сидит и пёрышки чистит. А воробью не сидится. Он чирикает во всё горло и, как заводной, скачет вокруг подружки с ветки на ветку, как со ступеньки на ступеньку. Тонкие ветки бьются одна о другую и звенят хрусталинками. Потому звенят, что дождевая вода замёрзла на них тонкими сосульками.
«Чив!» — воробей, «дзень!» — сосулька.
И так это выходило хорошо и здорово, ей-ей не хуже, чем у заслуженных певцов — соловьёв и жаворонков.
Первые
Закапало с сосулькиных носов. Холодное небо залила тёмная солнечная дымка.
Каждую весну я с изумлением слежу за великим переселением птиц с юга. Мчат над головой быстрые кулики. Совсем недавно бегали они по отмелям тропических рек, кося глазком на зубатых крокодилов. Летят журавли, — может, на перьях их ещё сохранилась пыль берегов Нила.
Все спешат туда, где сами выклюнулись из яйца и впервые увидели синее небо и зелёную землю.
Удивительное это дело — перелёт птиц!
Но ещё больше изумляют первые.
Капают сосулькины простуженные носы. По ночам ещё позванивает мороз. Только крошечные проталинки наклюнулись на белых холмах, а первые уже тут.
… Лиловые тучи приподнялись над горизонтом и открыли оранжевую полоску зари. В оранжевую щель со свистом ворвался вихрь; зазвенела на ветру упругая жёлтая стерня. На чёрной маслянистой пашне вспыхнули от зари лужи, будто в подземных окнах включили свет.
На север, борясь с вихрем, мелькая белым брюшком, пролетела первая ласточка.
… Захлебываюсь ветром. Ветер заливает рот, нос, глаза и уши. Тону в ветре, как тонут в бурной горной реке. Цепляюсь за жёсткие стебли травы, прячу голову за камень. Под камнем лисья нора — пахнет сырой землёй и зверем. Неглубоко в норе птичка — горный конёк. Конёк спасается от бури. Это первый конёк. Так и лежим рядом — человек и птичка. Слушаем, как обрушиваются на скалы тяжёлые валы ветра.
А в степи?
… На белую степь смотреть нельзя. Снег занастился и полыхает на солнце литым стеклом. Редко-редко чёрные точки — первые проталинки. В полдень над проталинками струится парок. И, как рождённая из пара, поднимается вверх на трепещущих крыльях птица. Льётся над снежной степью её ветряная песенка. Это первый жаворонок.
На много дней полёта впереди своих стай, терпя голод и холод, страстно рвутся вперёд первые вестники весны — первые птицы.
И захотелось мне узнать, какие же они, эти первые? Чем они отличаются от остальных? Что это за птицы, которые, наперекор всем невзгодам, обогнали свои стаи и летят впереди?
Может, эти птицы больше ростом, сильней? Может, у них теплее перо и гуще пух? Может, крепче у них клювы и ноги? Или окраской они отличаются от всех других?
Я стал наблюдать.
Я находил их замёрзшими. Ловил обессиленных. Уж очень хотелось узнать тайну первых.
Подробно разглядывал я этих птиц. Ощупывал крылья, дул под перо, измерял, описывал окраску. И потом сравнивал.
Нет, ничем эти первые внешне не отличались от всех других. Такое же перо, та же окраска, те же размеры крыльев и клюва. Желудок только чаще бывал пуст. Да кожа под пером синеватая, без жира.
Так и не разгадал я тайну первых. Так и не узнал, чем отличаются передовые от летящих позади. По виду они совсем такие же.
Значит, различие у них не снаружи, а внутри. Что ж, это очень похоже на истину. Пожалуй, это так и должно быть. У всех первых что-то особое внутри, а не снаружи.
Только вот — что?
Шепелявая птица
— Приложите-ка, ребята, ухо к замочной скважине. Слышите?
— Кукареку-у!
— Петух, — сказали ребята. — Знакомая птица!
А за дверью вдруг по-кошачьи:
— Мяу, мяу, мяу!
Вот так петух!
И вдруг как часики:
— Тик-тик-тик! Защебетало, защебетало. Потом по-синичьему:
— Вин-тик, вин-тик, вин-тик!
Потом по-куличиному:
— Ули-и-ит, ули-и-ит!
И как певчий дрозд:
— Фи-лип, фи-лип, фи-лип!
— Это птица-повторялка, — сказали ребята. — На всех птичьих языках говорит!
А птица за дверью как скажет человеческим голосом:
— Кош-ка, кош-ка, кош-ка, бр-р-рысь!
— Вот это да-а!
А птица за дверью:
— Шкворушка, шкворушка, шкворец!
Все так и ахнули. Это же скворец ручной! Скворцы ведь известные пересмешники. Они могут птичьи голоса передразнивать и человеческие слова повторять. Только вот шепелявят здорово:
