В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба - [20]
Однако наряду с этой, пусть непоследовательной, критикой слева «послеиндустриальное общество» стало так же объектом сомнительной критики справа, примером которой может служить доклад английского социолога Джона Голдторпа на конгрессе в Варне. Правильно отмечая теоретическую и методологическую шаткость этой концепции, он далее вообще отрицает исторический детерминизм, а вместе с ним и самую возможность достоверного социального прогноза. Такая критика, какими бы благовидными намерениями она ни диктовалась, ведется с ретроградных позиций. Не в том, конечно, порок Белла и других футурологов, что они отваживаются предвидеть «непредвидимое», а в том, что они предвидят будущее плохо, ограниченно, выдают свои желания за объективные тенденции.
Развивая свои взгляды в последующих статьях и докладах, Белл под влиянием критики как слева, так и справа оказался вынужден снабжать свою первоначальную концепцию многочисленными оговорками, поправками, уточнениями, смысл которых в основном состоял в ограничении сферы ее применения к общественным процессам и явлениям. Чтобы спасти концепцию «послеиндустриального общества» от критических замечаний, выявивших ее теоретическую и методологическую уязвимость, он готов был пожертвовать ее претензиями на универсальность. «Послеиндустриальное общество» как социологическая концепция, утверждает Белл в последнее время, рассматривает общество лишь в одной из его плоскостей, анализируя его, так сказать, «по технологической оси» его поступательного развития. Это не исключает правомерности иных точек зрения и концепций, отправляющихся от других плоскостей сечения общества — например, политической, которая преобладает у Р. Арона, или отношений собственности, которая характерна для марксизма.[49] Подобная теоретическая «терпимость» представляет собою своеобразную формулу так называемого «мирного идеологического сосуществования», продиктованную, разумеется, не силой, а слабостью концепции «послеиндустриального общества». Социологический релятивизм, однако, не может спасти теорию, противоречащую действительности; в лучшем случае он позволяет удержать ее как термин, понятие.
И все же главный удар по концепции «послеиндустриального общества», претендовавшей на роль социального идеала для современной эпохи, был нанесен не теоретической критикой, а объективным развитием социальной действительности, все более отклонявшемся от предсказаний Белла. В настоящее время на капиталистическом Западе, как справедливо пишет американский социолог Виктор Феркис, подспудно идет совершенно иной процесс, чем пришествие «послеиндустриального общества», о котором поспешили возвестить многие футурологи. По его словам, в действительности имеет место «не столько трансформация индустриального общества в послеиндустриальное, технологическое общество, сколько его крушение в экономическом, политическом и культурном отношениях».[50]
Заслуживает внимания, что даже автор этой концепции Д. Белл под влиянием политических событий был вынужден выступить с «отрезвляющей» статьей, красноречиво озаглавленной «Неустойчивая Америка».
Дело в том, что, пока поборники «послеиндустриального общества» спорили о том, к какой дате приурочить его появление на свет, и описывали его потенциальные достоинства, выяснилось, что этот «неокапиталистический» младенец страдает всеми наследственными пороками своего родителя — государственно-монополистического капитализма. Для марксистов подобный диагноз отнюдь не новость. О том, что научно-техническая революция в условиях капитализма «ведет к воспроизводству социальных антагонизмов в еще больших масштабах и с еще большей остротой», со всей определенностью было сказано на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в 1969 году и на XXIV съезде КПСС.
Научно-техническая революция, как подчеркивалось в Основном документе, принятом Совещанием, сопровождается не только обострением прежних противоречий капитализма, но и появлением новых: «Это — прежде всего противоречие между необычайными возможностями, открываемыми научно-технической революцией, и препятствиями, которые капитализм выдвигает на пути их использования в интересах всего общества, обращая большую часть открытий науки и огромные материальные ресурсы на военные цели, расточая национальные богатства. Это — противоречие между общественным характером современного производства и государственно-монополистическим характером его регулирования. Это — не только рост противоречия между трудом и капиталом, но и углубление антагонизма между интересами подавляющего большинства нации и финансовой олигархией».[51]
Поучительность статьи Белла состоит в том, что она при всей ее непоследовательности своим содержанием подтверждает марксистский анализ социальных последствий научно-технической революции в условиях государственно-монополистического капитализма. А то обстоятельство, что в данном случае неутешительные прогнозы насчет «послеиндустриального общества» исходят от его крестного отца, лишь придает им дополнительную убедительность.
Поборники концепции «послеиндустриального общества», в сущности, все свои расчеты строили на том, что и без глубоких общественных преобразований, без политических перемен современное капиталистическое общество с помощью постепенных «технических» реформ избавится от своих экономических противоречий и социальных конфликтов. Свои надежды на будущее они связывали с механизмом так называемой «социальной технологии», то есть с необоснованными предположениями, будто поток технологических изобретений и нововведений с течением времени позволит найти противоядие от всех социальных болезней капитализма: бедность, например, будет излечена усиленными дозами образования и географической мобильностью рабочей силы; социальная несправедливость искуплена тщательно разработанной системой государственной благотворительности; преступность излечена посредством психологической терапии и т. п. Увы, объективная действительность опровергла такого рода наивные, если не демагогические, расчеты. Легче оказалось изобрести 662 патентованных средства от бессонницы только лишь в Западной Германии, чем хотя бы одно сколько-нибудь эффективное лекарство от валютных потрясений, экономического спада, расовой дискриминации, забастовок, преступности и т. д.
