В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба - [19]

Концепция «послеиндустриального общества» в изложении впервые ее сформулировавшего Д. Белла представляет собою, быть может, наиболее оригинальную и во многом незаурядную попытку в немарксистской социологической литературе обобщить и предвидеть социальные последствия научно-технической революции.

В своей монографии «Изменение знания и технологии» он отмечает пять главных факторов «послеиндустриального общества», которые в тенденции ведут к глубоким социальным преобразованиям:

1) создание сферы экономических услуг;

2) преобладание класса профессионально-технических специалистов;

3) центральное положение теоретического знания как источника нововведений и определения политики в будущем;

4) возможность самоподдерживающегося технологического роста;

5) создание новой «интеллектуальной технологии».[42]

Обстоятельно характеризуя новые тенденции в современном капиталистическом обществе, Белл объективно выражает интересы, надежды и опасения широких кругов университетской и академической интеллигенции, связанные с будущим. Именно этой ориентацией на творческую интеллигенцию продиктованы следующие выводы: «…если мы попытаемся представить форму общества — по крайней мере передового западного общества — примерно в 2000 году, становится ясно, что „старый“ индустриальный порядок на исходе и начинается создание „нового“ общества. Грубо говоря, если ведущими лицами последних ста лет были бизнесмен, предприниматель и промышленный администратор, то „новыми людьми“ станут ученые, математики, экономисты и социологи, практики новой „интеллектуальной технологии“, которая нарождается благодаря появлению вычислительных машин. Основными учреждениями нового общества, поскольку от них будет зависеть творческий поиск и отбор лучших талантов, будут интеллектуальные учреждения. Ведущая роль в новом обществе будет принадлежать не бизнесменам и корпорациям, какими мы видим их сегодня, но корпорациям исследования и развития, индустриальным лабораториям, экспериментальным станциям и университетам. В сущности, скелет структуры нового общества виден уже сейчас».[43]

Белл признает, что в его «послеиндустриальном обществе» интеллигенция, а тем более ученые не будут составлять подавляющей массы населения и даже просто большинства. Но ведь и сейчас, восклицает он, «большинство членов общества не бизнесмены, и все же об этом обществе можно сказать, что оно „цивилизация бизнеса“. Основной социально-экономической базой творческой интеллигенции в борьбе за ключевые позиции в обществе, за влияние и власть станут, по его мнению, „мультиверситеты“ — своеобразные аналоги монополистических корпораций в сфере науки и образования. Для Белла характерна подмена производственных отношений технологическими, из которых он затем непосредственно выводит господствующие типы социальных организаций, учреждений и институтов, приписывая им неоправданную самостоятельность в обществе. Если „доиндустриальное общество“ породило армию и церковь, индустриальное — капиталистическую корпорацию, то в „послеиндустриальном“ будут преобладать „мультиверситеты“, то есть гигантски разросшиеся академические учреждения и университеты, ставшие государством в государстве. Основным фактором экономического развития в „послеиндустриальном обществе“, продолжает Белл, будет уже не капитал, находящийся в руках буржуазии, а теоретическое и прикладное знание, которым будет распоряжаться интеллигенция.[44] В этой технократической утопии политические знания будут диктоваться не партикулярными интересами собственников капитала, а научными соображениями, долговременными национальными интересами. Отличительной чертой этого общества по сравнению с предшествующим „индустриальным обществом“ явится также вытеснение рыночного механизма распределения товаров и услуг неким неуточняемым „социальным механизмом“. Итак, заключает Белл, „послеиндустриальное общество“ является также „коммунальным“ обществом, в котором первоначальной социальной единицей становится не личность, а скорее община, и в нем „социальное решение“ будет преобладать над простой тотальной суммой индивидуальных решений, которые, взятые в совокупности, приводят к кошмарным ситуациям, о чем можно судить на примере индивидуального автомобиля и заторов общественного транспорта».[45] В своем прогнозе Белл отмежевывается от примитивных представлений о конвергенции двух социальных систем и в этой связи пишет: «Идея послеиндустриального общества не претендует на исчерпывающий охват социальных изменений. Такие индустриальные страны, как США, СССР, ФРГ и Япония, в политическом отношении организованы по-разному, и точно так же послеиндустриальное общество может вылиться в различные политические формы».[46]

Концепция «послеиндустриального общества» подверглась острой критике как слева, так и справа, в частности на VII Международном социологическом конгрессе в Варне (1970 г.), на специально посвященном ей симпозиуме в Цюрихе[47] и т. д. Не только марксисты, но и многие демократически и радикально настроенные социологи на Западе выявили апологетический характер этой концепции и ее буржуазно-реформистский утопизм. Комментируя содержание концепции «послеиндустриального общества», Кришан Кумар отмечал, что она в изложении Белла призвана обосновать политические притязания представителей академического мира на ведущую роль в будущем. «Научная интеллигенция не впервые провозглашает себя незаменимым элементом нового общества, — пишет Кумар. — В свое время деятели, которых Наполеон пренебрежительно называл „идеологами“, претендовали на такую же роль в обществе, порожденном французской революцией. Наполеон поставил их на место, и с тех пор уделом большинства идеологов стало просто служить в качестве апологетов тем, кто обладает властью. Я убежден, что футурологи недооценивают иррациональных побуждений в политике, и может статься, что они будут отстранены без всякого почтения к их пресловутой незаменимости. Но было бы даже больше оснований для беспокойства, если бы они оказались правы».