В лабиринте памяти - [27]

Очередная фотография из альбома была уничтожена, после чего альбом полетел в угол комнаты. Яна подняла на Олега полные печали глаза, горько усмехнулась и произнесла:

— Я потратила годы в угоду другим, а теперь сижу и рву свадебные фотографии. Мой муж, которого я ненавидела, погиб. Мой сын уже третий месяц лежит в больнице и может умереть. Моя жизнь рушится. А я по уши влюбилась в того, кто сыграл немаловажную роль в произошедшей аварии. И трахаюсь с ним в то время, когда должна стирать в кровь колени и молить Бога о здоровье сына. Я ужасный человек.

— Нет, Яна, ты прекрасный человек, — сказал Олег, и, присев рядом с девушкой на диван, приобнял её. — Теперь я всегда буду рядом с тобой и никогда не покину. Можем пока не афишировать наши отношения, если это гнетет тебя. Просто знай: ты моя жена. Здесь, в душе ты уже моя жена. А штамп мы всегда успеем поставить. И твоего сына я уже люблю, как собственного. Он выживет, и мы выходим его, обещаю. Я продам свою машину, займу у родителей, мы найдем деньги на лечение. А потом я вернусь к своей работе или найду что-то более достойное. Мы заживем «как все», дружной любящей семьёй. И никто более не посмеет упрекнуть тебя. Обещаю. Нам ничего не мешает быть счастливыми. Позволь мне стать частью твоей жизни.

Яна улыбнулась, но ничего не ответила. Она лишь положила голову на грудь Олега, сомневаясь, достаточная ли цена была заплачена за то, чтобы стать счастливой. Через минуту она заснула.

ГЛАВА 5: КЛАДБИЩЕ

18 апреля этого года; 8 часов 56 минут; Олег Лешевский.

Мужчина крепкого телосложения с коротко подстриженными седыми волосами сидел на расстоянии вытянутой руки и пристально смотрел на меня пустыми остекленевшими глазами. Неестественная безобразная кривая улыбка делала его бледное лицо похожим на застывшую маску. От каждого мускула, от каждого волоска, от каждого его движения веяло отрешённым безумием и опасностью. Одет он был всё в те же потертые джинсы и черную майку без рукавов, что и в предыдущие наши встречи, однако прохлада и влажность, царившие на улице, не доставляли ему дискомфорт. Он не дрожал, его тело не покрылось «гусиной кожей». Абсолютно никаких признаков переохлаждения.

Этот человек следил за мной. В притоне Бориса, в моей квартире, возле детской площадки, в микроавтобусе. Где б мне не довелось оказаться в последние несколько дней, он всегда был рядом. В моей памяти сами собой вырисовывались одна картина за другой. Вот он сидит через два кресла в автобусе, который везёт меня в гостиницу. Вот он стоит за углом ларька, пока я пытаюсь засунуть в себя отвратительный гамбургер. Вот я разговариваю с Яной, а он следил за нами, прячась за одним из деревьев сквера возле диагностического центра. Даже когда я проснулся ночью в гостинице, чтобы выпить воды, он сидел в кресле. Он всегда был рядом, только я не всегда замечал его.

— Кто ты такой? — прошептал я одними губами.

Седовласый не ответил. Он неуклюже поднялся с лавки и медленно пошел прочь, покачиваясь из стороны в сторону. Движения его были неловкими и ломанными. С трудом верилось, что этот человек, который неуверенно переставляет ноги, накануне ловко и стремительно избивал людей на моих глазах. Я смотрел ему вслед, понимая, что теперь только он один может дать ответы на волнующие меня вопросы. Все близкие люди отвернулись от меня, давая понять, что более не намерены со мной общаться. Я поднялся с лавки и закинул рюкзак на одно плечо. Паспорт, который все это время безжалостно сжимался в левой руке, я спрятал в задний карман джинсов. Превозмогая головокружение и слабость, которые до сих пор не прошли, я побрел за седовласым мужчиной.

Каждый шаг давался с трудом. Создавалось ощущения, что из моих стоп, стоит им коснуться земли, тут же прорастало множество мелких корней, и мне приходилось прилагать непомерные усилия, чтобы разорвать их и продолжить идти. И так шаг за шагом. Что-то внутри меня не желало общения с седовласым. Что-то внутри пыталось уверить меня, что полученные мной ответы могут не понравиться. Но я продолжал идти, списывая свои ощущения на банальный страх перед непредсказуемым и агрессивным незнакомцем. Мои попытки убежать от себя и утопить свои воспоминания в алкоголе принесли больше вреда, нежели пользы. И так продолжаться дальше не может. Чтобы я не натворил за прошедшие дни, месяцы и годы, я должен вспомнить всё, до мельчайших подробностей.

Седовласый резко свернул в подворотню. Какие-то два десятка шагов до поворота заняли у меня непозволительно много времени. Поэтому, когда я завернул за угол, сбылись мои худшие опасения. В длинном нешироком проходе между двумя домами не было никого. Опираясь правой рукой на стену, я переступил через металлическую решетку, которая, по всей видимости, когда-то перекрывала этот ход. Я смотрел под ноги, аккуратно переступая встречающийся на пути мусор, и, придерживаясь правой стороны, спешил преодолеть перешеек, в надежде увидеть преследуемого мной человека. Когда до выхода из перехода оставались считанные метры, за моей спиной раздался шорох. Вздрогнув, я быстро, как мог, развернулся, чтобы разглядеть источник шума, но никого или ничего подозрительного не увидел. «Мыши» — подумал я. Зачем-то продолжая осматривать кучи мусора, я сделал несколько шагов спиной вперед и только после этого, продолжая двигаться к выходу из прохода, повернул голову. Я даже не успел заметить, как моя скула встретилась с чем-то твердым. Мир вокруг меня в одно мгновение наполнился звуком тысячи колоколов и раскрасился в миллионы разных цветов. Единственное о чем я смог подумать в этот момент, что такой удар мог нанести только левша. Глупая мысль промелькнула и исчезла. Не имея возможности устоять на ногах, я полетел на землю. Я провалился в темноту, но лишь на мгновение. Последовавшие через мгновения удары по телу заставили меня закрыть руками голову и свернуться подобно ребенку в утробе матери.