В лабиринтах смертельного риска - [79]

Накануне расставания я зашел к Кринке. Юлия Васильевна приготовила прощальный ужин и провизию мне на дорогу.

Мы сидели за столом под уютной лампой с цветным абажуром. И так тепло и светло было на душе, что вечер этот, несмотря на всю тревогу и неизвестность, оставил у меня самые отрадные воспоминания.

В тот вечер я впервые открыл Кринке свою подлинную фамилию, рассказал о себе и о своей семье, написал домой письмо, в котором сообщил, что партизанил в лесах Латвии и сегодня ночью иду через фронт, к своим. Это письмо я просил Жана Эрнестовича и Юлию Васильевну при первой же возможности с приходом советских войск отправить в Москву. Они обещали сделать это. И сделали. В свое время моя семья получила это письмо и узнала, что я жив.

Пришел час разлуки. Я взял свой рюкзак, оружие, крепко и сердечно обнял хозяйку на прощание, поблагодарил за все, и мы вышли во двор, где стоял запряженный Кринкой рабочий битюг. Мы с Зоей сели в бричку, Жан — на козлы. За бричкой был привязан мой оседланный конь.

Сумрак приближающейся ночи окутал нас сыростью и запахом прелого листа. Я поражался тому, как знал Кринка в лесу каждый пенек. Ни зги не видно, то и дело впереди угрожающе вырастают шатры елей, а он умело маневрирует между ними, и бричка уверенно продвигается вперед.

По мерю того как мы приближались к линии фронта, все отчетливей слышался гул, вой снарядов, взрывы.

Наконец Кринка остановил битюга.

— Ну, Николай, дальше ехать нельзя. Отсюда до фронта километра четыре, не больше.

Я вылез из брички, взял свои вещи. Распрощался с Кринкой и Зоей, сердечно обнял их, поблагодарил:

— Прощайте, дорогие друзья!

— Будь осторожен! — по-отечески напутствовал меня Жан Эрнестович. — Береги себя, парень!

Я перекинул рюкзак через плечо, взял автомат, вскочил в седло, тронул поводья, и конь зашагал по лесу в южном направлении.

— Счастливого пути! — донесся до меня голос Кринки.

Глава 4 «Свет на пороге»

«Ваша фамилия Люцендорф?»

Фронт громыхал. Зарево пожара озаряло горизонт.

Я снова превратился в капитана «Мертвой головы», оставив немецкую солдатскую форму и рюкзак в кустах.

Было около двенадцати часов ночи, когда я выехал верхом из леса на большую открытую поляну и в ночных сумерках заметил какие-то строения, похожие на сараи. Возле повозок и лошадей суетились немцы. Я подъехал ближе и увидел походную кухню. Солдат с ведром горячего кофе отошел от котла.

— Эй! — крикнул я ему. — А ну подойди сюда! Быстро!

Он поставил ведро и кинулся ко мне.

— Что за часть?

Не разглядев снизу моих погон, он выпалил:

— Обоз 218-й пехотной дивизии, господин полковник!

— Не полковник, а капитан! — строго сказал я и, соскочив с лошади, отдал солдату поводья: — Привяжи!

Я подошел к сараю. Там при скудном свете керосиновой лампы ужинали солдаты. Увидев меня, они вскочили и замерли.

— Продолжайте ужинать! — приказал я и добавил: — Это обоз 218-й дивизии?

— Так точно, господин капитан! — отрапортовал фельдфебель.

— Отлично. Не возражаете, если я с вами поужинаю?

— Будем рады. — Фельдфебель услужливо пригласил меня за дощатый стол: — Вот сюда садитесь, господин капитан, здесь вам будет удобнее.

Я присел на ящик из-под консервов. Мне принесли кофе, кусочек консервированной колбасы и несколько ломтиков черного хлеба. Из продуктовой торбочки Юлии Васильевны я вынул кусок сала.

— У меня кончилось курево. Вот тебе сало в обмен на сигареты, — предложил я фельдфебелю.

— С большим удовольствием, — ответил тот и тут же достал две пачки сигарет.

Я пил кофе, когда в сарай вошел солдат с каким-то списком. Фельдфебель направился к выходу и, выкрикивая солдат поименно, объявлял ночной пароль и определял их на дежурство.

Я был весь внимание: ночной пароль! Как он мне нужен!

Поужинав, я сел рядом с фельдфебелем. Мы разговорились. Мой собеседник был настроен пессимистически, но старался скрыть это.

— Сколько километров до фронта?

— Пять, господин капитан!

Вскоре я уже пробирался к фронту: ночной пароль мне сослужил хорошую службу. Несколько раз меня окликали посты, я отвечал как полагалось и продвигался беспрепятственно.

Теперь одиночные снаряды советской артиллерии летели через меня и рвались где-то в лесу, за моей спиной. Наконец пришлось расстаться с конем. Я его слегка привязал к молодому деревцу. С автоматом в руках пробирался я кустами, переходил полянки и вновь попадал в лесную чащу.

— Пятнадцать! — послышалось откуда-то справа (пароль был цифровой, и мой ответ в сумме должен был равняться 50).

— Тридцать пять! — ответил я и вышел на полянку.

Часовой меня пропустил, но я сам задержался.

— Где штаб полка?

Луна, вынырнув из облаков, осветила мои капитанские погоны. На совсем еще молоденького солдата они произвели устрашающее впечатление.

— Здесь только подразделение, — вытянулся он в струнку, глядя на меня немигающими глазами.

— Кто старший?

— Господин фельдфебель, — лепечет юнец.

— Где он?

— Здесь, господин капитан. — Он протянул руку, и тут я заметил искусно замаскированные землянки. Из ближайшей пробивался слабый свет.

Я спустился в землянку, где полуголый фельдфебель мылся над тазом с водой. Землянка была увешана коврами, меблирована: стол, табурет, железная кровать, круглое зеркало. Фельдфебель, увидев меня, поднял голову и вытянулся. Вид у него был смешной — с головы по плечам текла мыльная вода. Над тазом поднимался пар.