В лабиринтах романа-загадки - [82]
531. Мулат простился с нами и вошел в подъезд, а потом по лестнице в свою, разгороженную фанерой квартиру «…Как образ входит в образ и как предмет сечет предмет…» — Из ст-ния Б. Пастернака «Волны» (1931).
532. А отражение солнца било как прожектор из купола храма Христа Спасителя в немытые, запущенные окна его квартиры, где его ждали жена и маленький сын. — Б. Пастернак, вместе с первой женой, Евгенией Владимировной Пастернак (урожд. Лурье, 1899–1965) и сыном Женей (р. в 1923 г.) проживал тогда по адресу: Волхонка, 14 кв. 9, на втором этаже не существующего ныне особняка на месте Музея частных коллекций. Здесь Борис Леонидович со своими родителями, сестрами и братом жил с 1911 г. В самом начале 1920-х гг. квартиру уплотнили, а после отъезда родителей в 1921 г. за границу — еще больше. Ко времени женитьбы Бориса Леонидовича на Евгении Владимировне в распоряжении молодой семьи была только одна комната — бывшая мастерская отца.
533. Пожалуй, я еще могу рассказать, как однажды я вез к себе в Мыльников переулок два кожаных кресла, купленных мною на аукционе, помещавшемся в бывшей церкви в Пименовском переулке. — Имеется в виду церковь Св. Пимена в Старых Воротниках (Старопименовский переулок). Храм был выстроен в 1682 г., в XIX в. перестраивался. Церковь закрыли в 1923 г., и в ней был устроен комиссионный магазин. Проводились распродажи. В 1932 г. «Старый Пимен» снесли.
534. …два молодых человека <К. и Багрицкий>, заложив ногу на ногу и покуривая папиросы, едут, сидя в кожаных креслах, посреди многолюдной столицы, едут мимо Цветного бульвара, мимо памятника Достоевскому, мимо Трубного рынка. — В XIX — начале XX вв. Трубный рынок («Труба») славился продажей певчих птиц и других домашних животных — тут сложился «птичий рынок». Он был упразднен в 1924 г. и на какое-то время переместился на Миусы.
535. Именно во время этой поездки в креслах я впервые услышал «Думу про Опанаса». — Поэму Э. Багрицкого 1926 г.
536. …и «Стихи о соловье и поэте». — Э. Багрицкого (1925 г.).
537. Забыл сказать, что у птицелова всю жизнь была страсть сначала к птицам, а потом к рыбкам. — Любовь Э. Багрицкого к рыбам и птицам — наиболее часто встречающаяся подробность из мемуаров о поэте. Специально об этом см.: Тарловский М. Багрицкий и животный мир // Багрицкий 1973. См. также эпиграмму А. Архангельского на Багрицкого: «Романтики оплот, // Биологизма бард, // Почетный рыбовод // И птичник — Эдуард».
538. Вот что он мне тогда прочел: «Весеннее солнце дробится в глазах <…> Греми же в зеленых кусках коленкора, как я громыхаю в газетных листах!» — С перестановками строк и неточностями цитируются «Стихи о соловье и поэте» Э. Багрицкого.
539. …В Мыльниковом же переулке ключик впервые читал свою новую книгу «Зависть». Ожидался главный редактор) одного из лучших толстых журналов. — Федор Федорович Раскольников (наст. фамилия Ильин, 1892–1939, репрессирован), с 1924 г. ставший одним из редакторов журнала «Красная новь», хороший знакомый К. и Ю. Олеши.
540. — Ты напрасно решил ехать вместе со мной, — говорил ключик с раздражением. — Двадцать третий номер никогда не придет. Я это тебе предсказываю. Трамваи меня ненавидят. — Аллюзия на знаменитый фрагмент «Зависти» Ю. Олеши: «Меня не любят вещи. Мебель норовит подставить мне ножку. Какой-то лакированный угол однажды буквально укусил меня» и т. д. См. в той же «Зависти»: «— Я ничего не понимаю в механике, — молвил Кавалеров, — я боюсь машин» (Олеша 1956. С. 26, 101).
541. Преодолев страх, он раскрыл свою рукопись и произнес первую фразу своей повести: «Он поет по утрам в клозете». — Процитируем здесь фрагмент заметки Вл. Соболева «Изгнание метафоры» (1933), где пересказывается монолог К. о Ю. Олеше: К. «говорил <…> о нарочитости начальных строк олешинской „Зависти“, <…> о нарочитости олешиного стиля вообще» (Литературная газета. 1933. 17 мая. С. 4). Далее Соболев дословно приводит обширный монолог К.: «Весь в декадентстве — Олеша <…> Проза Мандельштама — проза декадента. Я хочу сказать об Олеше, потому что часто думаю об этом талантливом, но — пусть будет резко! — малокультурном писателе <ср. с рассуждениями самого Олеши: „Наше поколение (тридцатилетних интеллигентов) — необразованное поколение. Гораздо умней, культурней, значительней нас были Белый, Мережковский, Вячеслав Иванов“ (Олеша 2001. С. 33). — Коммент.>. Смотрите: Олеша нигде не переведен. Разве только случайно кто полюбопытствовал. Это писатель, который не выйдет за пределы одного языка. Олешу не переведут, ибо в Париже — к примеру, в Париже — он выглядел бы провинциалом. Там дети говорят метафорами Олеши, и часто говорят лучше Олеши. Там рядовые журналисты приносят в газету десятифранковые заметки с метафорами Олеши» (Там же). Олешу эта заметка задела за живое. Уже в следующем номере «Литературной газеты» Вл. Соболев напечатал свою беседу с автором «Зависти» под названием «Гуляя по саду», где едва ли не каждая реплика Олеши адресовалась К.: «…„посвящается Катаеву“ Олеша произносит всякий раз, когда метафорическая напряженность речи готова оборваться под собственной тяжестью» (Литературная газета. 1933. 29 мая. С. 4). А еще через некоторое время «Литературная газета» (одним из редакторов которой, напомним, в это время был Э. Багрицкий) опубликовала заметку В. Б. Шкловского «Простота — закономерность» в защиту Олеши: «Катаев отказывается от метафор Олеши, сам уходя от метафор» (Литературная газета. 1933. 5 июня. С. 2).
