В кругу семьи. Смерть Иезавели - [20]

– Я хотела поговорить с сэром Ричардом и попытаться переубедить его, – спокойно объяснила Элен. – Я считала, что все мы ведем себя безответственно и неразумно. Мне казалось, что если кто-то из нас признает, что мы вели себя недостойно и жалеем об этом, он откажется от этого спектакля. Сэр Ричард всегда был склонен к некоторой театральности. Я просто хотела пойти к нему и сказать, что все это просто глупо.

– Для нас это было бы просто спасением! – заявила Клэр.

– Еще бы, дорогая, – проворковала Элен.

«Будет ли Элен меня выгораживать, как и все остальные? – подумал Эдвард. – Она ведь даже не член нашей семьи. Зачем ей лгать и рисковать, чтобы спасти меня от возмездия за то, что я, пусть и бессознательно, сотворил?» Эдвард знал, что Элен хорошо к нему относится, и, несмотря на все ее подтрунивания, в ее великодушном сердце всегда найдется для него уголок. Но лгать, обманывать и пытаться одурачить полицию, рискуя быть разоблаченной…

Тем временем Элен уверенно продолжала:

– Из окна своей комнаты я увидела, как Белла с Петой идут от павильона к дому. Мы пересеклись на лужайке. Я не хотела устраивать семейный совет; ссора произошла из-за моих проблем, и я решила, что мне лучше поговорить с сэром Ричардом одной. Но он и слышать ничего не хотел. Похоже, он наслаждался ролью деда, разочаровавшегося во внуках.

Белла открыла рот, чтобы запротестовать. Все так и есть, но зачем же откровенничать? Однако Элен может преследовать какую-то цель. Возможно, она все это плетет ради спасения Эдварда. И Белла промолчала. А Элен, которая просто констатировала факт, продолжала:

– Сэр Ричард был сильно не в духе, и я поняла, что разговаривать с ним бесполезно. Поэтому сразу ушла. На лужайке я встретила Эдварда, и мы вместе пошли в дом.

– Эдвард шел к деду? – спросил Кокрилл, повернувшись к молодому человеку, вжавшемуся в кресло.

(И почему они все поглядывают на него и сразу отводят глаза?)

Элен поспешно ответила, что Эдвард вышел, чтобы позвать ее ужинать.

– Это так, Эдвард?

– Насколько я помню, да.

– Разговаривая, мы дошли до дома, где он присоединился ко всем остальным, – продолжала Элен, очень четко выговаривая слова. – А я поднялась наверх, чтобы переодеться. На мне ведь был один купальник.

И она в общих чертах описала его фасон: бюстгальтер и маленькие трусики.

Родственники с облегчением вздохнули.

«Почему они прямо не скажут, что выгораживают меня? – подумал Эдвард, с горечью наблюдая их наивную реакцию на каждый взятый барьер. – Они всерьез думают, что им удалось провести инспектора? Да они только все портят!»

– Эдвард, вы были в доме перед тем, как пойти в павильон?

– К павильону, – быстро поправила инспектора Белла. – Внутрь он не заходил.

Инспектор иронично поднял бровь.

– Хорошо, Эдвард, перед тем, как пойти к павильону…

– Я заходил в дом, чтобы переодеться, – объяснил Эдвард. И добавил на грани истерики: – Вы хотите выяснить, была ли у меня возможность взять яд из сумки Филипа?

– Думаю, все мы имели такую возможность, – вмешалась Клэр, переключая внимание Кокрилла на себя и всех остальных. – Французские окна гостиной были открыты весь день, и все мы ходили через них после полудня, главным образом в холл, чтобы оттуда звонить Стивену Гарду из-за всей этой истории с наследством.

– Я понял. А вы, Клэр, не ходили в тот день в павильон?

– Нет, не ходила, – виновато ответила Клэр, сужая тем самым круг подозреваемых и невольно реабилитируя себя. И поспешно добавила, что она тоже входила в дом, но уже около девяти вечера.

– К этому времени дорожки уже были посыпаны песком? И на них остались бы следы, если бы вы подходили к павильону?

Посмотрев на две другие дорожки, Кокрилл отметил про себя, что следов на них не было.

– Да, полагаю, что посыпаны. Я видела, как Бро, закончив работу, уходил к себе.

А Эдвард видел, как он начинал.

– Бро начал посыпать дорожки двадцать минут девятого, – сообщил он.

Последовало тягостное молчание. За окнами ярко светило солнце, заливая светом террасу и просвечивая сквозь плотные полотняные занавески. В гостиной же было сумрачно, казалось, свет не проникает сюда уже много лет и в комнате царствуют холод и сырость, ползущие по спине, словно мерзкие липкие существа.

– А откуда вы знаете? – спокойно поинтересовался Кокрилл. – Что вы делали двадцать минут девятого?

Поднявшись, Клэр подошла к камину и встала к нему спиной, сложив руки на животе, словно ребенок, готовящийся прочитать стихотворение. Все поняли, что сейчас она станет лгать.

Они уже договорились, что именно Клэр возьмет на себя эту миссию. Подняв хорошенькую белокурую головку, она посмотрела Кокриллу в глаза.

– У Бро всегда уходило полчаса, чтобы посыпать эти дорожки, инспектор. Тедди просто предположил, что работу эту он начал двадцать – двадцать пять минут девятого. Правда, Эдвард? – Не дожидаясь, пока тот промямлит подтверждение, она спокойно добавила: – Мы все находились в это время на задней террасе, на той, что выходит на реку. И Эдвард там тоже был.

«Она боится, – подумал Эдвард. – Голос ее выдает. Заметит ли это Коки?»

Клэр стояла под портретом Серафиты, высоко подняв красивую голову и в упор глядя на Кокрилла, над ней парила на пуантах Серафита в венке, перчатках и с жеманной улыбкой на устах, выглядевшая как никогда претенциозно на фоне отчаянной откровенности окружавших ее людей. Эдвард, вцепившись в ручки кресла, кусал губы и с трудом удерживался, чтобы не вскочить и покончить со всем этим, выложив правду: что все думают на него, что он был не в себе и убил бедного дедушку, не сознавая, что делает… что они сговорились выгородить его, и поэтому Клэр бессовестно лжет. Весь дрожа, он смотрел, как она искусно, очень искусно, излагает придуманную ими версию.