Девчушки рассыпались в стороны, словно стая воробьёв. Северянин, не замечая никого, приблизился к Семёну и грозно навис над ним. Простояв так несколько секунд и глядя при этом в никуда, Бор тяжело вздохнул и подозвал жестом прислугу.
— Сколько с нас? — нетерпеливым тоном прохрипел он и не дожидаясь ответа протянул девчушке новёхонькую золотую монету.
Тут из подклети появилась фигура Корчаковой. Она быстро поднялась, огляделась и приблизилась к Бору.
— Ты извини, — тихо проговорила она. — Сам понимаешь… он надумал себе… извини… что так вышло… некрасиво…
— Я понимаю, — не оборачиваясь бросил Бор. — Когда он придёт в себя, постарайся пояснить… зачем я заходил…
И тут же развернувшись на месте, северянин схватил Семёна за шиворот, и потянул за собой.
Прутик не слыл любопытным в таких делах, и не стал расспрашивать, что приключилось. Да, собственно, и зачем ему это?
Спустившись во двор, Бор отпустил паренька, и очень сердито бросил:
— Завтра не опаздывай! Ясно? Ждать не буду! — северянин высморкался наземь и отправился в столицу.
Семён вдруг понял, кого именно напоминал ему Бор. Однажды в Клементиниуме пареньку попался пухленький томик каких-то сказаний… или воспоминаний… или размышлений… В общем, это не важно. На одной из страниц этой книги был тусклый, но весьма примечательный рисунок. Там был изображён так называемый «заморочник». По крайней мере, именно так покойная бабушка и называла таких людей.
Автор нарисовал человека, плывшего по реке, и при этом сидевшего вместо лодки или плота на собственном кожухе. В руках «заморочника» был какой-то неясный музыкальный инструмент, с виду похожий на сопилку. У ног стояла глиняная кружка и пухлая зеленоватая бутыль, очевидно, с каким-то хмельным напитком. Человек самозабвенно играл на инструменте, а птицы, звери и даже растения вокруг (а именно цветы) заворожено глядели на него, слушая волшебные трели… На «заморочнике» была грубая одежда из звериных шкур, слева на поясе виднелся длинный меч, за спиной лук и колчан… А внизу полустёртая надпись, гласившая примерно так: «Се Ипатий-помогай, но зря его не трогай».
Бабушка множество раз рассказывала маленькому Семёну старые байки про «заморочников», которых с её слов «в оные времена была тьма тьмущая». Об их знатных приключениях да путешествиях в дивных странах и мирах, о том, как они могут перевоплощаться в зверей да птиц, заговаривать раны, ворожить, ловко уворачиваться от вражеских стрел, храбро биться с целым войском…
Вот и Бор сейчас вдруг показался Семёну таким сказочным… легендарным героем. В нём было что-то… что-то необычное, не характерное для простого вояки.
На лестнице появилась всё та же улыбающаяся девчушка, обслуживавшей Прутика.
— Убёг твой хозяин? — кивнула она. — Делов натворил и убёг…
— Он мне не хозяин, — насупился Прутик.
— Да? Ну и ладно! А тебя как звать-то?
— А зачем тебе?
— Так… для интересу…
— Семён.
Девчушка вновь улыбнулась. Семён волей-неволей залюбовался ей. Высокая… тонколицая… худощавая… белокожая… с лукавыми глазками, прикрытыми длинными ресницами… с изящным тонким девичьим станом… А эта выпуклость в районе груди?
— А я — Маша.
— Что? — тут же «оглох» Прутик.
Он в растерянности даже открыл рот. Глаза добрались до босых ног девчушки… скользнули по тонким щиколоткам… в животе странно защемило… заиграло…
— Ты это… заходи, если что, — по-прежнему улыбалась Маша. Кажется, ей доставляло удовольствие то, что Семён «так» на неё смотрит. — Угощу с хозяйского стола…
— Угу, — кивнул краснеющий Прутик.
Ему вдруг захотелось что-то сделать… что-то непонятное… удивительное… А ещё эта странная щекотка в животе…
Парень потупил взор и засеменил в свой сарайчик.
Честно говоря, Семёна стали пугать эти непонятные, ранее не испытываемые чувства. В глубине его души, что-то зашевелилось… что-то лукавое… приятное…
Сон долго не шёл. В голове крутились обрывки сегодняшних воспоминаний, разговоров, мыслей… Но всё в конечном итоге скатывалось к улыбающемуся личику Маши. Даже начиная подрёмывать, Прутик «видел» её тонкую шейку, упругую косу, стелющуюся книзу, будто змея… и ещё голые возбуждающие щиколотки…
Поднялся Прутик очень рано. Живенько собрался, схватил клетку с голубями, и заспешил в город. А уже меньше чем через час дежурил у ворот в эльфийский квартал.
Погода обещала быть хорошей. Поднимающееся солнце окрасило небо нежными красками. Прутик присел на замшелую скамью у стены, рядом положил котомку, поставил клетку с полусонными птицами и долго любовался красотами природы.
— Ты глянь, ждёт! А я думал ещё дрыхнет! — послышался знакомый голос почти над самым ухом.
Семён вздрогнул и вскочил. Рядом стояли Бор с Первосветом. Они добро улыбались, перекидываясь друг с другом каким-то шутками.
— Голоден? — деловито поинтересовался северянин. — Айда завтракать в «Янтарный грот». А уж после и тронемся в путь.
Прутик схватил свои пожитки и побрёл за новыми товарищами.
Честно говоря, ему не приходилось бывать в эльфийском квартале. Университетские однокашники про эту часть Новограда рассказывали немало баек. И ещё всяких пошлостей, коих здесь, типа, на каждом шагу видимо-невидимо.
