В краю лесов - [129]

— Не знаю, про кого это ты слышал, — заметил Кридл. — Но эти двое не твоим молчунам чета. Найдут о чем говорить.

— Вестимо дело, найдут. Он все науки превзошел, да и она не лыком шита.

— Теперь женщины шибко ученые стали, — заметил щепенник. — Их не обманешь, как в прежние времена бывало.

— Они и прежде лишку умны были, — вздохнул Джон Апджон. — Нашему брату с ними не тягаться. Помню, ухаживал я за своей старухой. Не поверите, до чего ловка была и хитра! Знала, как показать себя с лучшей стороны. Заметили небось, что старуха моя с одной стороны глянь — хоть куда, а с другой ни то ни се?

— Я, например, не заметил, — вежливо отозвался щепенник.

— Ну, ладно, пусть, — продолжал Апджон, не смущаясь. — У них всегда так: с одного боку — красавица, с другого — черт знает что. Так чего-чего только моя старуха не выдумывала, чтобы держать меня с одной стороны. Куда бы мы ни шли: в гору ли, под гору ли, против ветра или по ветру, в лицо нам пекло солнце или в затылок, бородавка ее всегда глядела в забор, а на меня ямочка. И я, при моей простоте, даже не замечал ничего. Даром что двумя годами моложе, а сумела обвести меня вокруг пальца, как слепого котенка. Да и то сказать, мы тогда уже на третьей ступени сватовства были. Нет, по-моему, бабы умнее не стали, оттого что умны-то они всегда были.

— А сколько всего бывает ступеней в сватовстве, мистер Апджон? — спросил молодой парень, прислуживавший когда-то на рождественском обеде у Уинтерборна.

— Пять: первая — самая холодная, а потом все жарче… У меня, во всяком случае, было пять.

— А вы не смогли бы, мистер Апджон, рассказать про эти ступени и сколько какая ступень длится?

— Отчего же не мог бы? Конечно, мог. Только незачем! Ты и сам все узнаешь — так уж человеку на роду написано. И чем раньше, тем лучше.

— А миссис Фитцпирс не хуже твоей старухи обвела доктора вокруг пальца, — заметил щепенник. — Он совсем ручной стал. Только надолго ли его хватит? Я как-то вечером обношу сад колючей проволокой и вдруг вижу: они идут. Мне и то стало жаль беднягу — так она его мучила. Вот еще принцесса выискалась: любоваться — любуйся, а тронуть — не смей. Кто бы мог ожидать такое от этой девчонки!

Мелбери вернулся в комнату; хинтокцы объявили, что подкрепились достаточно, и компания двинулась в обратный путь; светила луна, и возвращение было веселым. Шли лесными тропами: для тех, кто знал окрестности, это значительно сокращало путь. Тропа вела мимо церкви; проходя возле кладбища, наши путники, занятые пересудами, заметили одинокую девичью фигуру, недвижно стоявшую у калитки.

— Это, кажется, Марти Саут, — бросил мимоходом щепенник.

— Похоже, что она, — откликнулся Апджон. — Кого еще об эту пору встретишь в лесу в одиночестве?

Хинтокцы гурьбой прошествовали мимо и тут же забыли о Марти.

А это действительно была она. В тот вечер, как всегда по этим дням, они должны были вместе с Грейс отнести цветы на могилу Джайлса; и за все восемь месяцев после смерти Уинтерборна Грейс первый раз не пришла в условленное место. Марти долго ждала ее на дороге неподалеку от усадьбы Мелбери; потом, решив, что Грейс вышла раньше и, не дождавшись, отправилась на кладбище одна, Марти дошла до кладбищенской калитки, но Грейс и там не было. Чувство товарищества не позволяло ей пойти к могиле одной: она думала, что Грейс опаздывает из-за неотложного дела; более двух часов стояла Марти у калитки, прижимая к себе корзинку, полную цветов, и чувствуя босыми ногами, как медленно остывает сырая земля. Вдруг услыхала она в лесу топот шагов и голоса: это возвращались хинтокцы. В тиши ночи слышалось каждое слово, и Марти поняла, что случилось и где сейчас была Грейс.

Едва только хинтокцы спустились с холма и голоса затихли вдали, Марти толкнула калитку и пошла в дальний угол кладбища, где за кустами возвышался необтесанный камень, отмечавший место последнего упокоения Джайлса Уинтерборна.

Тонкая, обтянутая узким платьем фигурка высилась, озаренная лунным светом, над могилой Джайлса. Ничто женское почти не улавливалось в этом строгом облике, с которого ночной час стер печать бедности и физического труда; она казалась святой, без сожаления отрекшейся от своей земной сущности во имя более высокого назначения человека — любви ко всему живому под солнцем.

— Теперь ты мой, — шептала Марти, — только мой, потому что она все-таки забыла тебя, хотя ты и отдал ради нее жизнь. Но я никогда, никогда тебя не забуду. Я ложусь спать — ты неотступно в моих мыслях, пробуждаюсь — и моя первая мысль о тебе. Сажаю ли я молодые деревца, оттачиваю ли колышки или давлю сидр, я все время думаю, что никогда не было и не будет такого умельца, как ты. И если я забуду тебя, то пусть я лишусь крова над головой, пусть небо отвернется от меня! Но нет, нет, любимый, я никогда тебя не забуду, потому что ты был добрый человек и творил добрые дела.

Н. Демурова Комментарии

Над романом «В краю лесов» Томас Гарди работал немногим более года — он начал его в ноябре 1885 года, а 4 февраля 1887 года сделал в своем дневнике следующую запись: «8 часов 20 минут вечера. Закончил „В краю лесов“. Думал, что буду рад этому, но особой радости не испытываю, — только облегчение». Впрочем, первое упоминание о замысле романа относится к 1875 году. Интересно, что он возник под впечатлением сбора яблок и изготовления сидра (уже тогда Гарди виделся герой, ставший потом Джайлсом Уинтерборном). В 1884 году Гарди уже вел переговоры с издателем Макмилланом о публикации этого произведения.