В конце зимы - [19]

Через некоторое время Проценко опять появился в комнате и встал около девочки, набив себе желудок колбасой и холодной кашей. Повеселевшее его лицо расплывалось в сытой улыбке.

— Это Машенька, — дружелюбно пролепетала девочка. — Хотите поиграться? Она уже большая! Скоро в школу пойдет!

Бедный ребенок: ей было и невдомек, что дядя Саша играет с детьми только под мухой.

Проценко взял у нее куклу и, бессмысленно повертев ее в руках, положил ее на пол, обратно в кучу игрушек.

— Э-эмм, понимаешь, Мариночка! — заговорил он. — Мне надо кой-куда отлучиться… ненадолго… минут на двадцать — не больше. А как приду, мы с тобой поиграем, ладно?

Он вывел ее в прихожую и начал ей объяснять, как надо себя вести, пока его не будет.

— Главное, ничего не бойся и сиди тихо, — поучал он ее. — Я сейчас защелкну замок, а ты никому без меня не открывай, — договорились? И ничего не бойся.

Мариночка смотрела на него во все глаза и с боязливой непонятливостью пожимала плечами.

— По голосу меня узнаешь? — спрашивал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Слушай внимательно! Когда я вернусь, я позвоню и постучу вот так: раз, два, три, — протюкал он костяшками пальцев по обивке двери. — А потом скажу: кто, кто в теремочке живет? кто, кто в невысоком живет? А ты ответишь: я, мышка-норушка, — и больше ни-ни, слышишь? Это пароль. Ну так что — договорились?

— Ага, — девочка спешно кивнула, глазки ее загорелись, и она повторила: — Я, мышка-норушка!..

— Вот молодчина! — обрадовался Проценко. Затем он научил ее, как надо действовать замком — благо, она уже могла дотягиваться до него руками — и оставил одну.

Аленушка торопилась. В руках у нее были блокнотик и шариковая ручка. Она шла через цех, наполненный механическим гулом, ударами железа, скрежетом, кислыми, серыми клубами испарений сжиженного бетона, заливаемого в формы, подходя то к одной, то к другой группе чумазых, потных рабочих и делая в блокнотике пометки. Выражение ее строгого, тронутого румянцем лица было бесстрастно. Ворох одежды на ней, состоящий из стеганой телогрейки, натянутой на халат, и все прочее и прочее — грубое и толстое, что должно было уберечь ее от холодных, гуляющих по цехам сквозняков, не умаляло ее привлекательности и придавало ее фигуре не одну лишь слоеную, ватную мешковатость, на том и исчерпывающуюся, а еще большую, дававшую простор для фантазии, очаровательную неразгаданность. Она дула на пальцы, согревая их теплым дыханием, что-то быстро записывала и, не задерживаясь, отходила дальше.

— А ничего куколка, а? — переговаривались бетонщики, особенно те, что помоложе и побойчее.

Пронизанная гордостью, она делала вид, что это к ней не относится. Хотя временами ей нестерпимо хотелось и улыбнуться, и остроумно ответить на шутку, на попытки ухаживания, на различного рода приглашения, следовавшие от новоявленных воздыхателей в замызганных спецодеждах, но она чувствовала, что она не имеет права, потому что она не какая-нибудь там… легкого поведения личность, а контролер ОТК, ответственная работница, и при любых обстоятельствах должна выдерживать свое должностное достоинство.

Наконец, она закончила свой обход, спрятала в боковой карман блокнотик и ручку и юркнула в дверь, ведущую из цеха на улицу.

День клонился к закату.

Она ускорила шаг. Стук ее подкованных каблучков, отскакивая от проступающего сквозь снег асфальта, подернутого тонким шершавым ледком, и качаясь между стен корпусов, образующих полусумрачный, затененный большой коридор, уносился вперед и, возвращаясь, кружился вокруг многократным эхом. Было сыро и холодно. Высокие, сгребенные с дороги сугробы навевали мысль о нескончаемости уже надоевшей зимы.

Впереди, сразу же за углом последнего корпуса, показалось сливающееся с бетонным забором и серыми решетчатыми воротами маленькое, низенькое зданьице проходной. Там, за воротами ее ожидал Важенин. Как он ее отыскал — непостижимо уму! Узнав по заводскому телефону голос своего бывшего мужа, она поначалу до того растерялась, так была ошарашена, что долго не могла разобрать ни одного слова. Объятая страхом, она никак не могла понять — чего он от нее хочет, откуда он звонит, как он здесь очутился. Но тем не менее скоро взяла себя в руки и даже сумела определить, что до такой крайности взволнована не только она одна — но также и он. Это слегка ее успокоило и вернуло ей силы. И когда он положил трубку, она уже ясно подумала: «Вот и прекрасно! Все теперь станет на место». И решила, что воротившись домой, передаст весь еще предстоящий разговор с Важениным Мише, чтобы он больше не переживал за нее и не смотрел бы на нее с укором.

Она уже догадывалась, что Важенин с ходу начнет с уговоров вернуться — будет ссылаться на дочь, якобы они ответственны за ее судьбу, за ее будущее, на то, что ей нужен отец… Но она знает, что все это одна болтология: она сама росла без отца, и ничего — выросла. Вырастет и Мариночка… А возможно, он начнет извиняться за свою невнимательность, за несдержанность по отношению к ней. Ведь не просто же так он ее упорно разыскивал! Но все это бесполезно: во-первых, возвращаться к нему она не собирается, — зачем? Они не любят друг друга и никогда не любили. Неужели он этого сам не понимает? И потом — уже поздно: она беременна от Миши, у них будет маленький — свой. Впрочем, эти частности Важенина не касаются. Она ему скажет другое, да к тому же такое, что у него вряд ли когда-нибудь снова возникнет желание искать с нею встреч. Надо навсегда его отвадить и от себя, и от Мариночки… чтобы даже имя забыл!.. Вообще-то, кто его знает, что у него в голове?… Ну, не полезет же он драться — с ней, с женщиной!.. Однажды, лет десять назад, когда он еще ходил в женихах, ей пришлось быть свидетельницей его умения махать кулаками, — жуть какая-то! Ей до сих пор вспоминается с жалостью и содроганием тот несчастный мальчишка из общежития, которого он отдубасил, его разбитое синее лицо, окровавленный рот. Брр… Она даже съежилась, пробираемая страхом, представив себе, как Важенин замахивается на нее кулаком. «Да чего еще ему нужно? — воспротивилась она мысленно. — Квартиру ему оставила: она его — досталась ему по наследству! Ни на какие вещи не претендую! И нечего на меня лезть с кулаками! Другая на моем месте вообще бы пустила его по миру! Так что пусть спасибо мне скажет!.. Но все-таки кто ему проболтался, как меня отыскать? Уж не Анжелика ли, милая подружка? С, нее-то станет! Ах, ну да теперь все равно!..»