В конце пути - [27]

На Аню жилище родителей Феди произвело тягостное впечатление, прежде всего отсутствием телевизора и тем, что свет здесь включали только с осени до весны, а летом жили без электричества. Но особенно непривычно было ночью – рядом за стеной (молодые спали в сенях рядом со скотным двором) блеяли овцы, кудахтали куры, мычала корова. Не раз Аня в испуге просыпалась, когда огромная черно-белая корова Ратниковых начинала вдруг смачно чавкать, громко дышать, а то и чесаться о стену, сотрясая все вокруг. Неприязнь свекрови Аня тоже почувствовала, но не подала вида, тогда еще не предвидя, что началась многолетняя в основном заочная борьба-противостояние снохи и свекрови. Ефросинью Васильевну более всего раздражало то, что нравилось ее сыну, маленькие руки Ани. Хотя она понимала, что сын со снохой будут жить далеко от нее и, казалось бы, какое дело ей до её рук… Ей было просто обидно, что у нее самой с детства ладони постепенно превращались в «клешни», страшные и сильные от десятилетий каждодневных усилий по сжатию и оттягиванию коровьих сосков, переноски на ухвате из печи и назад тяжеленных чугунов, от теребления колючих стеблей льна, поднятых на вилы многих тонн сена, и от прочей тяжелейшей крестьянской работы, как по дому, так и фактически дармовой, колхозной. Иногда у Ефросиньи Васильевны возникала прямо-таки идея-фикс: взять сноху за руку и сдавить ее пухлую ладошку своей «клешней» так, чтобы она корчилась и кричала от боли. За что ей такое счастье, такая легкая жизнь, чем она ее выстрадала, жила как у Христа за пазухой, труда не знавши, а теперь еще и такого парня отхватила. То, что ее Федя парень, каких поискать, она никогда не сомневалась. Хотя, казалось бы, её неприязнь должна быть направлена и против матери Ани, своей ровесницы, которая тоже умудрилась прожить, вроде бы, не столь уж трудную жизнь. Но Ефросинья Васильевна, здесь учитывала, что мать Ани давно уже живет без мужа, что она считала страшным невезением, которое с лихвой «компенсировало» и ее легкую работу, и возможность «приносить» домой и даже городскую квартиру с теплым туалетом и ванной.

Себя же Ефросинья Васильевна считала страшно несчастливой и невезучей. Даже спустя десятилетия жизни, она не могла забыть, как ее с 12-ти летнего возраста впрягли в работу, не дав даже доучиться в начальной школе. Так тогда в Медвежьем и окрестных деревнях «впрягали» очень многих детей, но она помнила и то, что некоторые родители этого не делали, а напротив всячески оберегали своих чад от непосильного труда, особенно девочек. Они сильно отличались от таких как она, уже вовсю стиравших белье, доивших коров, мывших полы. Оберегали их по-разному, у кого в доме всю работу взрослые делали, у других работников и работниц нанимали. Как она завидовала тем детям, имевшим таких родителей, до самых тридцатых годов завидовала. В тридцатых завидовать стало некому и нечему, совсем даже наоборот. Началась коллективизация, раскулачивание и те заботливые родители были ограблены и высланы вместе с семьями в северные, малопригодные для жизни районы. Пострадала и ее семья. Отца Ефросиньи Васильевны тоже раскулачили, хоть и жил он не больно хорошо и детей не баловал, в черном теле держал. Не хватило у коммунистов-активистов кулаков для выполнения плана по раскулачиванию, вот середняков и «привлекли». Конечно Василия не так кулачили, как настоящих богатеев, тех вырывали «с корнем», высылали всю семью и конфисковывали имущество. Здесь же сослали только его самого да почти всю скотину с инвентарем забрали, а мать с пятью детьми, слава Богу, из избы не погнали и одну корову оставили – иначе бы все перемерли.

И замуж Ефросинья Васильевна пошла не за того, кто нравился. Высокого златокудрого сына мельника, на которого с детства засматривалась Фрося, выслали вместе с родителями на Север. Крепко намучившись в девках, она уже перед самой войной пошла за колхозного тракториста Петра Ратникова, у которого с родословной все оказалось в аккурате, бедняки были его родители, как говориться, ни кола, ни двора… Правда и здесь этот двор не сам по себе испарился. Бедняками Ратниковы стали как раз за два года до коллективизации. Видно жаль стало громовержцу Илье Пророку семью разбогатевших в НЕП хуторян Ратниковых, не ведавших о грядущем «великом переломе». Пустил он свою стрелу-молнию, да так метко, что враз весь хутор и сгорел, и дом с имуществом, и скотный двор со скотиной, и амбар с зерном, и сарай с сеном. Только отец с матерью да десятилетний Петя с младшей сестренкой успели выскочить. Так они в одночасье из крепких хозяев превратились в бездомных и безлошадных, скитающихся у родственников по углам из милости.

За Петра Фрося пошла не по любви, какая тут любовь по таким временам. На деревне ее подкулачницей дразнили, красотой она тоже не отличалась, года поджимали, и пришлось идти за того кто посватал. Впрочем, муж тракторист-передовик-комсомолец оказался надежной защитой… Глядя на цветущую, резвую, неуработанную сноху, Ефросинья Васильевна испытывала чувства схожие с теми, когда завидовала кулацким дочкам, но не только. Видя, с какой любовью и вниманием относится к молодой жене сын, она и здесь чувствовала себя обделенной – ведь она в своей жизни не знала этой благодати, быть любимой любимым. Более того, в молодости она даже с Петром не пожила, что называется, в свое удовольствие. После женитьбы два года к ряду ходила беременная, родила двух дочерей-погодок, тут и война подоспела. Четыре года мужа ждала и вроде сначала по нем не очень горевала. А как пошли на деревню похоронки, да стали приходить с войны калеки… напугалась, поставила в угол, спрятанный при раскулачивании образ, хоть и не больно веровала в Бога, после всего с ней случившегося. Молилась за мужа. Вымолила – вернулся и даже целый. Петр Матвеевич воевал механиком-водителем САУ, трижды горел в своей бронированной машине, был контужен, но все как-то удачно, без серьезных последствий. В войну же с полдеревни баб без мужиков осталось. После этого Ефросинья Васильевна не то чтобы сделалась по настоящему верующей, но образ из угла уже не убирала. Тут в сорок шестом, наконец, родился сын, Федор, самый последний, самый любимый и удачный из детей Ефросиньи Васильевны.