В когтях ястреба - [27]

– Вот, – не тратя времени на объяснения, Штелер кинул на стол перстень.

Хоть по глазам и испещренному складками морщин лицу старика нельзя было совершенно ничего понять, зато потянувшаяся к объекту предстоящего торга рука поведала моррону о многом. Узенькая, тонкая, изъеденная прожилками и узелками вен, она быстро схватила добычу и ловко завертела ее в длинных костлявых пальцах с непропорционально большими и невероятно чувствительными подушечками. Моррон сбился со счету, сколько раз фамильная драгоценность перевернулась в дряблой ладони, сколько раз она побывала на каждом пальце скупщика, кроме большого. Самое удивительное, что за все время оценки вторая рука старика, внимательно всматривавшегося в блеск трех бриллиантов и одного рубина, не покидала кармана халата.

– Вещица дорогая, – наконец-то изрек Витаниэль, весьма удивив продавца.

Обычно скупщики вели себя совсем по-иному. Стараясь сбить как можно ниже цену заинтересовавшего их товара, они первой фразой выражали лишь недовольство и крайнее разочарование. Если бы торг начался с заявления вроде «Ну, я не знаю…», «Подделка, могу дать…» или более радикального высказывания: «Зачем тратишь мое драгоценное время на всякую ерунду?», то Штелер воспринял бы это как должное, но к такому неожиданному началу беседы он оказался совсем не готов, поэтому и стоял как вкопанный, хлопая, словно девица, ресницами и молча слушая, что говорил старик.

– Работа виверийца Антоно Карболо… Великий мастер был… умер лет триста назад, а за десять лет до кончины изготовил этот перстенек на заказ для самого Онгора ванг Штелера. С тех пор вещица ни разу не продавалась, а переходила по наследству, от отца к старшему сыну. Последний владелец барон Аугуст ванг Штелер, вшивая овца, опозорившая древнейший род, – пробормотал на одном дыхании старик, продолжая любоваться прекрасным образцом виверийского ювелирного искусства и совсем не глядя на посетителя.

По правде сказать, моррон был даже рад, что скупщик не обращал на него внимания и разговаривал как будто не с ним, а с поблескивающими в тусклом свете свечей каменьями. Если бы Витаниэль хоть на миг оторвал взор от прекрасной безделушки и взглянул на посетителя, то непременно заметил бы, как злость на долю секунды исказила лицо оклеветанного барона, а при данных обстоятельствах это было бы совсем излишним.

– В подлинности перстня нет никаких сомнений, – продолжал удивлять моррона старик, снискавший в народе славу кровопийцы и скряги. – Его стоимость около двух тысяч золотых. Я же могу его продать за тысячу шестьсот – тысячу восемьсот… как повезет. Если бы его принес сам барон, я бы дал…

Тут Витаниэль почему-то замялся, его мертвые, неподвижные глазки вдруг забегали, ощупывая темноту комнаты, а ноздри маленького носика задергались, как будто принюхиваясь к какому-то подозрительному запаху, недавно появившемуся в воздухе.

– …я бы его обманул, дал бы всего тысячу, хотя должен был бы купить за полторы, – через силу выдавил из себя старик, поставив логическое ударение на слове «должен», как будто кто-то невидимый в комнате заставлял его так говорить и признаваться в своих нечестных помыслах. – В общем, повезло тебе, парень! Пришел бы три месяца назад, дал бы те сотню серебром и заставил бы еще руки мне облизывать за то, что не спрашиваю, откуда перстенек этот достал: снял с мертвого тела барона или в карты у кого выиграл? А щас… – Скупщик на секунду замялся. Его губы задрожали, а по складкам морщин на лице прокатилась скупая слеза. – Слышь, не терзай мне душу! – вдруг прокричал Витаниэль и, высоко подскочив на кушетке, швырнул прямо в лицо Штелеру туго набитый кошель, неизвестно откуда появившийся у него в руке. – Забирай тысячу золотом и проваливай! – последнее, что провизжал, зашедшийся в истерике старик.

Еще до того, как старенький скупщик, горько плача и подрыгивая всем тельцем, свернулся маленьким калачиком на своей любимой кушетке, в плечи и кисти моррона впились две пары невидимых рук. Быстро вынырнувшие из темноты подручные мертвой хваткой вцепились в клиента и, давая понять, что сделка свершилась и больше ему тут делать нечего, без слов и угроз потащили моррона на выход. Штелер не сопротивлялся насилию, во-первых, потому, что прекрасно видящие слуги скупщика не причинили ему боли и деликатно провели между всех нагромождений ящиков да тюков, а во-вторых, потому, что он был обескуражен такой неслыханной щедростью отпетого спекулянта и вымогателя последнего гроша.

«Что это было?! Нет, в Вендерфорте точно творится что-то неладное… Что-то не так, совсем не так, как должно было быть… – думал моррон, оказавшийся снова на улице за быстро захлопнувшейся у него за спиной дверью. – Нет, не может быть! Три сотни золотых предел… Я только на это мог рассчитывать, – бредя под накрапывающим дождем и вертя в руках туго набитый кошель, более напоминавший по размерам мешок, продолжал беседовать сам с собой пораженный Штелер. – Наверное, хитрый мерзавец меня все-таки обманул. Сказал, что заплатил тысячу, а набил кошель медяками. Потому за порог так поспешно и выставили… еще и спектаклю устроил… Вот уж… одной ногой в могиле, а туда же… комедиант!»