В Каталонию - [2]

Чудо чернил на бумаге или вбитых в Microsoft Word слов останется в памяти, на полке.

Книги никуда не исчезнут. Они будут жить, несмотря на прогнозы Рэя Брэдбери (2).

Потому что не всё кончается со смертью.

История, которую вы сейчас прочитаете, произошла на самом деле. Я рассказываю её из уважения к моей подруге, которая очень просила написать о своем горе, случившемся с ней не так давно.

Она знала, что я увлекаюсь написанием историй, и предложила написать о ней.

У меня нет большой надежды, что книгу опубликуют. Но я знаю, что её прочтёт много знакомых и друзей и услышит о том, что перевернуло жизнь многих. И быть может, это поможет кому-то переоценить свою жизнь, понять для чего и для кого мы живем, и что есть правильное, а что вредящее. По этическим соображениям фамилии участников истории изменены.

1.

Когда ты знаешь о том, что всё пойдёт по твоему плану

– он разрушается.

Наши дни…

При тусклом свете торшера, так неаккуратно разбрасывающего свои лучи, посапывали двое похожих друг на друга чертами лица.

Молодая девушка около тридцати склонилась над постелью с красивым орнаментом на изголовье и, периодически кивая от навалившегося сна головой, поддерживала руку спящего в кровати шестилетнего мальчика. Тот спал мирно, но иногда подёргивал рукой и ногой, так же как и маленькими веками, давая тем самым понять, что он провалился в сон и видит самые разнообразные картины. Сейчас ему снилась больница, – по крайней мере, он так полагал, шагая по светлым, нескончаемым коридорам и натыкаясь на высоких людей в белых халатах. Те шли и не обращали на него никакого внимания, как будто его и не было там вовсе. Он окликал их вслед, а они проходили сквозь него, и он чувствовал холод – мгновенный, внезапный, и настолько неприятный, что, казалось, ледяные осколки вонзались в его сердце, как это некогда случилось с героем Андерсена.

Он проснулся и увидел державшую его за руку девушку. Та сопела и вздыхала в полёте снов. Чем-то обеспокоенный, он крикнул «Мама».

Взгляд его казался тревожным, и казалось, что он вот-вот заплачет, – так подрагивали его нижние губы, а зрачки бегали из стороны в сторону и выдавали всю ту детскую тревожность, которая так часто видна на лицах маленьких детей, оставшихся даже на пять минут без взора матери.

– Никита, детонька, что случилось? – девушка проснулась и обняла его. Обтянутые детской пижамой руки мальчика казались совсем маленькими. Подрагивающие от волнения, они потянулись к её шее. Обняв его как можно крепче, она погладила по редким, слегка вьющимся волосам.

Мальчик был на неё похож. Даже разрез глаз напоминал ей глубоко посаженные с голубым отливом глаза её отца. Она совсем проснулась и осмотрела комнату, в которой они находились.

Двенадцать квадратных метров. Раздвижной диван слева от сосновой двери; торшер с его причудливой грушеобразной верхушкой; высокий с квадратным рисунком книжный шкаф с множеством пестреющих корешков; дубовый, выкрашенный в чёрный цвет стол с бессвязно запутавшимися проводками от современных технических устройств; огромный – слишком вычурный на её взгляд – двухдверный гардероб и зеркало во весь рост, облепленное со всех сторон наклейками с изображением трансформирующихся человечков. Последние Никитка налепил еще тогда, когда в доме царила более привычная атмосфера.

Девушку, которая находилась сейчас рядом с мальчиком, звали Леной.

Её подруга Катька, которую друзья называли Катой, была мамой встревоженного сейчас мальчика. Она часто просила Лену присматривать за малышом, когда отлучалась по своим делам.

Сегодня был один из таких дней, когда Каты не было рядом с сыном.

Изменение одной буквы имени она заполучила за данное ещё в детстве романтическое сравнение с историческим регионом Каталония в Испании, на северо-востоке Пиренейского полуострова. Впоследствии заморское название адаптировали в более короткое и привычное родному имени – Ката.

В начале миллениума для Катерины Шемякиной, тогда еще Розиной, поездка в Испанию казалась чем-то удивительным и нереальным. Папа был военным в отставке и работал инженером в службе безопасности банка, в котором его жена и мать Кати трудилась финансовым помощником руководителя. Но симпатичная девочка ещё тогда грезила попасть в место, не побывать в котором стало бы, по её мнению, ошибкой природы…

«Я поеду туда, чего бы мне это не стоило. И вообще, называйте меня Каталония. Ката поедет на побережье Каталонии», – повторяла она, улыбаясь и предвкушая тёплый бриз и веяние прохладного утреннего бриза средиземного моря.

Тогда ей было пятнадцать.

Российское общество потихоньку начинало зарабатывать больше, чем в эпоху дефицита и однообразных вещиц. Катя устроилась расклейщиком объявлений и мечтала собрать денег на поездку в Испанию. Друзья уговаривали её начать с русского Крыма, Турции и Египта, но упрямая девушка мечтала о большем. Так-то и прилипло к девчонке прозвище Ката, ставшее впоследствии рядовым и обыденным в её жизни.

Девочки встретились в третьем классе. Лену перевели в другую школу в связи с переездом в новый район и, ревевшую от испуга, привели в новый коллектив. Завязали ей пышный бант, так традиционно занимавший голову школьников девяностых годов, одели в сарафан и натянули белые колготки.